Французский детектив - [51]

— Вы так же, как и я, хорошо знаете, что самый глухой — это тот, кто не хочет слышать, а самый немой — тот, кто хочет молчать. Между тем я должен обратить ваше внимание на то, что ваш клиент, будучи незрячим, не может читать по движениям губ слова, как это делают глухонемые. Вы должны, следовательно, говорить с ним «руками», используя дактилологический алфавит. Если он в конце концов решится вам отвечать устно, вам невероятно трудно будет его понять. Было бы лучше всего, если бы вы общались с ним с помощью точечного алфавита Брайля.

— Поскольку я не владею этими двумя способами, — возразил Виктор Дельо, — мне самому понадобится переводчик. Это вынуждает меня просить вас еще об одной небольшой услуге: не могли бы вы завтра утром сопровождать меня в тюрьму? Мне хотелось бы заставить заговорить моего клиента.

— Охотно, дорогой мэтр, но не считаете ли вы, что для этой «беседы» лучше было бы использовать одного из братьев ордена Святого Гавриила, которые воспитывали Жака Вотье?

— Я сразу подумал об этом и уже написал в Санак. Я убежден, что кто-нибудь из них согласится помочь в деле, к которому обязывает простое и тем более христианское милосердие. Но надо спешить. Мне кажется, что прямо завтра с утра необходимо войти в контакт с моим клиентом. Вы один можете помочь мне выйти из затруднительного положения. В случае, если важные дела, которыми вы заняты, не позволят вам сопровождать меня, может быть, вы посоветуете мне обратиться к кому-нибудь из преподавателей вашего института? Я обеспокою его только однажды.

Подумав, директор ответил:

— Я пойду сам! Чтобы засвидетельствовать свое восхищение вашим мужеством. Никто из ваших коллег, о которых вы упоминали в начале беседы, не дал себе труда прийти ко мне, чтобы получить самые элементарные сведения.

— Напрасно, — сказал адвокат. — Беседа с вами была для меня очень поучительной. Я покидаю вас, дорогой директор, чтобы завтра снова встретиться с вами в девять утра перед входом в тюрьму Санте.

Когда наконец Виктор Дельо добрался до дома, в коридоре его встретила Даниель:

— Как жаль, что вы не вернулись часом раньше! К вам приходили.

— Кто-нибудь из свидетелей? Уже? Отлично! И кто это был?

— Мадам Симона Вотье.

— Да? Прекрасно. И что она вам сказала?

— Что она получила ваше письмо сегодня утром и тотчас же поехала…

— Немедленно воспользуемся этим обстоятельством! Я ухожу.

— Куда вы, мэтр?

— К этой даме, в Аньер… Думаю, что она уже вернулась, а если не вернулась, я ее дождусь. У меня есть чем заняться.

Он показал на книгу, которую держал в руке. Взглянув на обложку, студентка удивленно спросила:

— Вы стали читать романы, мэтр?

— Почему бы и нет? Никогда не поздно начать. Вас ничем не удивила эта обложка?

— Нет. Название? «Одинокий» — как-то грустно звучит.

Вдруг глаза Даниель округлились.

— Ах да! Имя автора?

— Да, он! Видите ли, внучка, я убежден, что в этих трехстах страницах — ключ к процессу. До скорого свидания! Самое главное — не уходите отсюда. Кто знает?

Вдруг появится еще кто-нибудь из возможных свидетелей.

Он вернулся только в полночь со словами:

— Я вымотался, но доволен. Не осталось ли там кофе?

— Я вам приготовила, мэтр.

— Вы мой добрый ангел, Даниель. А сейчас быстро возвращайтесь к себе — пора спать.

— Но ангелы не спят, мэтр.

— Я в этом не так твердо уверен, как вы. Мой ангел-хранитель на ногах не стоит от усталости.

— Вы встречались с дамой?

— Да, я ее видел, — кратко ответил Виктор Дельо. — Спокойной ночи, внучка. Возвращайтесь сюда на дежурство завтра утром в половине девятого.

Оставшись один, он облачился в старый халат, надел тапки и погрузился в кресло, чтобы насладиться третьей сигарой из тех, что дал ему шеф адвокатов. Затем он стал читать «Одинокого». Он даже перечитал несколько страниц, где автор описывал состояние своего героя, как и он, слепоглухонемого, до того момента, когда тот наконец вошел в прямой контакт с окружающим миром:

«Он был тот, — читал Виктор Дельо, — кто никогда не видел, не говорил, не слышал, кто ничего не знает, не выражает, кто живет, окруженный непроницаемыми тишиной и мраком, даже не отдавая себе отчета в том, что такое жизнь; кто связан с внешним миром — который из глубины своей бездны он не может и не пытается даже представить — только осязанием, вкусом и обонянием. Он из отбросов человечества и последняя степень человеческого отчаяния. Сидя у открытого окна, позволявшего испытывать одно из редких доступных ему ощущений — тепла и холода, — он заключал в себе бесполезную и враждебную силу, которая в любую минуту могла оглушить его сначала неясным, а потом все более отчетливым чувством своей беспомощности.

…Страх в нем чередуется с отупением, когда его ведут и он не знает куда, ему кажется, что его бросят, забудут и никто никогда не вернется за ним. Неважно, что он из буржуазной, живущей в достатке семьи. Он будет всегда беден, и единственным его богатством останется тело, которое ведут, останавливают, укладывают, одевают, раздевают, поднимают, усаживают… Кто все это делает? Другие, подобные ему, хотя более подвижные и решительные? Или, может, существа высшего порядка? Учителя, доступные для осязания, о присутствии которых догадываешься?..