Французский детектив - [2]

Ей было самое большое двадцать или двадцать два. Среднего роста, хорошо сложена. Сомнительной чистоты стеганое пальто — эти пальто всегда выглядят такими — было распахнуто, под ним виднелись красная шерстяная юбка и черный пуловер, обтягивающий маленькие крепкие груди. Тонкая талия была схвачена кожаным ремешком с заклепками. Копна иссиня-черных волос обрамляла чистый овал смугловатого красивого лица, на котором выделялись большие темные глаза и чувственный рот, обведенный бледно-розовой помадой. В ушах в ритм движению поезда покачивались позолоченные металлические кольца. Она была похожа на цыганку горделивостью осанки девушек этого племени. Во всех них так или иначе чувствуется благородная кровь.

Целый мир, полный странных преданий, поэзии и тайн, отделял ее от сидевших напротив меня кривляющихся идиотов. Но на нее нельзя было не заглядеться, это почувствовали даже мои придурки. Да, такая не пройдет незамеченной, и я вспомнил, что уже видел ее на перроне станции «Репюблик», когда делал пересадку. Я спросил себя: случайно ли это? Может, у меня такая физиономия, что располагает к гаданию и предсказыванию судьбы?

Раскачивающийся вагон промчался без остановки мимо станции «Арсенал», которая после войны не действует: арсенал и война хорошо сочетаются, но в этом не стоит искать скрытого смысла, как и во взгляде, который, как я чувствовал, от меня не отрывался. Поезд вынырнул из подземных глубин и пересек эстакаду, параллельную мосту Моран у последнего шлюза канала Сен-Мартен. Он остановился у серых влажных стен, выплюнул несколько пассажиров, проглотил новую порцию и снова тронулся в шуме закрывающихся дверей по резкому сигналу свистка. Еще несколько сотен метров под землей, минуя мост Аустерлиц, и вот поезд, вновь выйдя на поверхность, повернул к зданиям Института судебной медицины, проще говоря — морга. Эти кирпичные строения вовсе не так зловещи, как нам рисует воображение; они выглядят скорее нарядными и веселыми, как и основатель института известный доктор Поль, верховный жрец этих мест. Сделав петлю, поезд с грохотом покатил по металлическому виадуку над Сеной.

С трубкой в одной руке и кисетом в другой, я смотрел на меняющийся городской пейзаж, постоянно чувствуя на себе давящий взгляд цыганочки. Река катила свои свинцовые воды. От нее поднимался легкий туман, который к вечеру отяжелеет. У моста Аустерлиц стояло на якоре грузовое судно под британским флагом; коренастые матросы сновали по палубе под холодной изморосью, летящей с низкого неба. Немного дальше в сторону моста Берси похожий на скелет подъемный кран поворачивался на цоколе, делая пируэт как манекенщица, демонстрирующая новое платье. Я совсем уже набил трубку, когда в поле моего зрения возникли гигантские балки станции «Аустерлицкий вокзал» на фоне задымленной перспективы Орлеанской линии, и поезд остановился, скрипя тормозами. Я вышел.

В потоках влажных сквозняков, дующих со стороны Сены и расположенного ниже станции метро перрона вокзала, вихрем кружился выброшенный бумажный хлам. Ну что же, тем двум идиотам, убежденным, что они нравятся женщинам, придется поискать другой повод для развлечения. Они, оказывается, ехали не в больницу, а цыганочка вышла на моей остановке.

Может быть, я и ошибался, но было очень похоже, что она за мной следила. Правда, она шла впереди меня, но иногда слежка ведется и таким способом. Однако мне все-таки не верилось, что я имею дело с коллегой цыганского происхождения. Я видел, как она пошла своим грациозным шагом танцовщицы наперерез потоку пассажиров по направлению к схеме линий метрополитена, не обращая внимания на возбуждаемое ею любопытство. Шерстяная юбка выглядывала из-под коротковатого пальто и скользила в такт плавно покачивающимся бедрам по коричневым кожаным сапожкам без каблука, изящно выглядевшим на ее маленьких ножках. Она остановилась возле плана метро и, казалось, начала его изучать, но от всего этого отдавало притворством. Наш поезд ушел. Прибыл другой на параллельный путь, остановился и снова ушел, отчего у меня под ногами задрожала платформа. В будке дежурного по станции задребезжал телефон. Я зажег трубку. Теперь на перроне остались только она и я. Большинство пассажиров нашего поезда поспешили в Сальпетриер навещать своих больных, а уборщица, умеющая так искусно выписывать восьмерки лейкой на полу и на вашей обуви, еще не приступила к исполнению своих обязанностей. Возможно, именно потому, что на перроне никого не было.

Я подошел к прелестнице. Должно быть, она не упускала меня из виду ни на минуту, поскольку, едва я очутился в двух шагах от нее, обернулась и посмотрела мне прямо в глаза. Не успел я и рта раскрыть, как она начала:

— Вы ведь Нестор Бюрма?

— Да. А вы?

— Не ходите туда, — сказала она, не отвечая на мой вопрос. — Не ходите. Это ни к чему.

Тембр ее голоса был хрипловатый, тягучий; слова звучали устало и меланхолично. В темных, с золотистыми искорками зрачках проглядывали печаль и затаенный страх.

— Куда я не должен идти?

— Туда, куда вы собирались…

Она понизила голос.

— Не навещайте Авеля Бенуа. Это ни к чему.