Французский авантюрист при дворе Петра I. Письма и бумаги барона де Сент-Илера - [34]

Несомненно, эти события и могли дать Сент-Илеру повод вспомнить о своем статусе знатока иберийских дел. Примечательно, что важную роль в попытках вовлечь Россию в союз с Испанией играл не кто иной, как сам барон Шлейниц. Именно он, с ведома и санкции Петра, вел переговоры с испанским послом в Париже князем Челламаре: испанцы, среди прочего, надеялись получить у Петра несколько военных кораблей, обсуждались и планы атаки на Ганновер с участием русских войск{179}. После поражения испанцев у мыса Пассаро Петр предписывает кн. Б.И. Куракину и Шлейницу внушать Челламаре, чтобы испанский король не спешил заключать мир, поскольку «у нас с королем швецким мир, а может быть и ближайшее обязательство учинится <...> о чем мы трудимся неусыпно»{180}. Но Челламаре, как известно, не ограничивался дипломатическими маневрами: он пытался использовать конфликты среди принцев крови и устроить самый настоящий заговор с целью свержения регента герцога Орлеанского, что должно было привести и к распаду франко-британского союза. По степени своей авантюрности планы испанского посла и его сообщников не уступают прожектам Сент-Илера: они предполагали ни много ни мало похитить самого регента. Когда в самом начале декабря 1718 г. заговорщиков арестовали, среди захваченных бумаг Челламаре мелькало и имя российского посла Шлейница. Он, конечно, не был участником заговора в прямом смысле слова, но вынужден был извиняться перед аббатом Дюбуа, тогдашним шефом французской внешней политики{181}.

На этом фоне приезд Сент-Илера в Санкт-Петербург именно с испанским проектом не мог не выглядеть довольно многозначительным — и подозрительным. Позднее он напишет в своем меморандуме, что «его враги распространяют слухи, будто целью его путешествия являются переговоры с царем в пользу Испании». Но, если верить сообщениям Лави, осенью 1718 г. в Санкт-Петербурге авантюрист и сам всячески козырял своими связями со Шлейницем и вообще стремился подчеркнуть свою осведомленность и причастность к европейской политике. Он рассказывал не только о своих планах торговли с Испанией и скором приезде испанского посла в Швецию, но и о содержании письма, полученного им из Парижа от Шлейница: последний якобы просил Сент-Илера сообщить ему новости об Аландском конгрессе. От исхода переговоров между Россией и Швецией, разумеется, прямо зависели и перспективы заключения тройственного союза. Сент-Илер подчеркивал в беседе с Лави личную заинтересованность Шлейница в этом вопросе: если конгресс провалится (что, как мы знаем, и произошло), дяде его жены якобы нечего будет делать в Париже. В ноябре Сент-Илер рассказывает Лави о еще одной своей беседе с Ягужинским: по его собственным словам, авантюрист сообщил царскому приближенному о получении им письма, анонсирующего скорый приезд французского дипломатического представителя Бертона{182}.

Более того, возвращение авантюриста осенью 1718 г. в Санкт-Петербург становится фактом международных отношений в общеевропейском масштабе. Когда в начале 1719 г. из Вены решено было выслать российского резидента Аврама Веселовского, в качестве официальной причины министры императора назвали не только предшествующую высылку из России цесарского резидента Отто Плейера (в связи с делом царевича Алексея), но и сношения царя с Испанией. Веселовскому объявили, что Петр-де согласился принять от испанского короля субсидию (что действительно обсуждалось) и направить в Испанию своего представителя (действительно, прорабатывалась посылка туда находившегося во Франции двоюродного брата царя А.Л. Нарышкина). Кроме того, в Россию уже якобы прибыл испанский представитель по имени Сент-Илер! Как писал Веселовский, «открыто здешнему двору согласие меж Вашим величеством и Шпаниею, и что будто в Санкт Петербурке шпанской эмисар обретается, равным же образом и в Гишпании от страны Вашей один резидент или агент пребывает, и что будто субсидии от Гишпании назначены Вашему величеству в Галандии». После того как российскому резиденту были предъявлены официальные претензии, он получил и более подробную неофициальную информацию на этот счет: «был у меня один мой друг, которой мне объявил что шпанской эмисар в Петерсбурке называетца Сентилер, которой прежде сего был малое время в службе цесарской здесь, а потом в службу вступил Вашего величества, а наконец из России поехал в Гишпанию, а оттуда прислан в характере резидента ко двору Вашему». Упоминалась в этих разговорах и планируемая «диверсия в Шкоции» (т.е. в Шотландии) со стороны шведов, которая, по мнению имперцев, была условием соглашения с Испанией{183}.

Насколько все эти сообщения отражают поведение и самопрезентацию самого Сент-Илера, сказать трудно. Вполне возможно, что, расписывая его испанские связи, Лави просто пытался скомпрометировать конкурента в глазах французского правительства. Точно так же венские министры могли объявить Сент-Илера испанским представителем просто в качестве дополнительного повода предъявить претензии Петру: действительно ли они сами верили, что ему поручена важная дипломатическая миссия, мы не знаем. Однако у нас есть и другие свидетельства такого рода. В начале января 1719 г. лондонский кабинет предупреждал своего посланника в Копенгагене лорда Полварта о прибытии туда барона де Сент-Илера: якобы ему было поручено купить в Дании восемь военных кораблей для испанского короля. Корабли эти, однако, вместо того чтобы отправиться в Кадис, должны быть переправлены в Гетеборг и затем (после завоевания шведами датской Норвегии) использованы для вторжения в Англию. Источником этой информации был британский посол в Париже, который, конечно, хорошо знал Шлейница, и характерно, что в сообщении из Лондона в Копенгаген Сент-Илер характеризируется ни много ни мало как «представитель в России испанской клики