Французские гастроли - [125]

— Положите её сюда на кушетку, я разберусь, не беспокойтесь. Но куда же Вы? А как же куртка ваша, Михаил Григорьевич? — это Катерина замечет, что я направляюсь к выходу, но только беспечно отмахиваюсь. В вязаном толстом свитере и сапогах не замёрзну, а переодеваться в «цивильное» времени нет. Опаздывать в полпредство не стоит. По пустякам Марсель Израилевич меня дёргать не станет, знает, что у меня работы и так невпроворот.

***

В полпредство подъезжаю к шести вечера. Конечно, немного поздно. Но в последнее время посольские работают чуть ли не круглосуточно, хотя официально рабочий день заканчивается в пять вечера. Но попробуй тут, уйди. А вдруг важный звонок из Москвы, а тебя нет на месте? Потом не докажешь, что ты не верблюд, и трудовым законодательством не прикроешься. Не то время, не те люди. Тебя просто не поймут, а выводы сделают. Вот и сидят до девяти вечера, зато уйму работы успевают переделать.

Прохожу в кабинет Розенберга и вижу, что он рад оторваться от текучки и передохнуть, но глаза выдают какое-то внутреннее его напряжение. По уже сложившейся традиции начинаем с небольшого чаепития, за которым рассказываю о том, как прошёл день и о своих ближайших планах. Заодно передаю письма для мамы и Менделя. Письма, как обычно, незапечатанные. Как-то ещё Довгалевский поинтересовался, почему я их не запечатываю. Я только криво усмехнулся, «чтоб нашим особистам было меньше работы». С тех пор никто вопросы не задаёт. Сами прочитают, сами заклеят, зачем лишний раз людей утруждать?

— Миша, сегодня Соединённые Штаты официально признали Советский Союз! — новость, конечно, хорошая и долгожданная, но не за этим же вызвал меня Розенберг? Вопросительно на него смотрю, ожидаю продолжения и не ошибаюсь.

— Мои знакомые сообщили, что твой начальник в Одессе отстранён от должности и уволен. — Марсель Израилевич внимательно отслеживает мою реакцию и, как я понимаю, обескуражен отсутствием оной.

— Хм… А вот тут я что-то не совсем понял? Какой «мой начальник»? У меня таких в Одессе нет! — поднимаю на Розенберга насмешливый взгляд и ухмыляюсь: — Если Вы имеете в виду Юрия Моисеевича, так он мне не начальник. Я ж сразу предупреждал, что мой приезд — это не спецоперация ОГПУ. А насчёт Перцова я могу сказать только одно: человек он верный и преданный, но водка и бабы любого до цугундера доведут.

— Так ты знаешь, что он арестован не по политическим мотивам? Но откуда, Миша? — тяжко вздыхаю. Да откуда ж я могу это знать? В это время так обычно и практиковалось. Редко кого сразу арестовывали «за политику», традиционно сначала снимали за развал работы или за пьянку. Затем уж арестовывали по уголовным или бытовым «мотивам», а дальше уж как «повезёт». Могли и «забыть», а могли и политику пришить. Всё зависело от конъюнктуры «текущего момента».

Был у меня в прошлом хороший знакомый, отличный фотолюбитель и большой бабник. У него только официальных браков было три, не считая «неофициальных», так что «в женском вопросе» он был «профессионалом». Как-то показывал мне свои первые фотографии и со смехом рассказал их историю, довольно занимательную на мой взгляд, и чем-то перекликающуюся с современной мне сейчас действительностью.

— Представляешь, Миша, у всех моих девушек был какой-то «пунктик» насчёт моих фотографий. Стоило очередной пассии чуток у меня обжиться, так первым делом она проводила «ревизию» в моих фотоальбомах. Все прежние фотки моих подруг, даже самые невинные, вдруг потихоньку начинали «исчезать». Хорошо, что все мои плёнки с негативами хранились на дачном чердаке, туда никто из них ни разу заглянуть не догадался. И что их всех так напрягало моё прошлое? И не лень же было пересматривать все мои альбомы и рвать фотки, даже просто случайных знакомых, с которыми у меня вообще ничего не было!

Тогда мне это действительно показалось смешным. Но сейчас уже не кажется. Во время революции и гражданской войны нынешняя власть наворотила много чего недостойного и постыдного. Как только немного оклемались, так сразу же кинулись наводить глянец. И первым делом вычищать «грязь», пятнающую «светлый облик» молодого государства. Так и попали под первую «зачистку» самые одиозные и кровавые фигуры, но не все. Некоторые успели так высоко забраться и обзавестись такими связями, что «сковырнуть» их оттуда было очень непросто.

Начавшаяся внутрипартийная борьба за власть привела к тому, что многие сохранившиеся «фотографии» также попали под «ревизию», как и самые первые «ревизоры», знавшие слишком много «ненужного». Да что там говорить, если даже из высшего состава руководства «карательных органов» только Дзержинский и Менжинский «успели» помереть своей смертью. Да и то, смерть Дзержинского вызывает немало вопросов. Но хотя бы не был расстрелян, как большинство его «сменщиков». И эти «порванные фотографии» по новой уже не отпечатаешь.

Не знаю, что хотел от меня услышать Розенберг, но неприятный осадок от этого разговора остался. Вот вряд ли его «знакомые» просто так сообщили ему о Перцове. Зачем? Посмотреть на мою реакцию? Наверняка в сейфе Юрия Моисеевича обнаружили моё досье и озадачились вопросом: а кто, собственно, такой, этот «Музыкант» и почему ему были такие «преференции» при выезде за границу? И что теперь они будут с этим делать? Да чёрт с ними, пусть думают и делают, что хотят!