Французские гастроли - [124]

— Принеси стакан тёплого молока, горячую отварную куриную грудку и белую сладкую булку. Чем быстрее будешь шевелиться, тем быстрее мы покинем вашу забегаловку. И хватит скулить, ты меня уже раздражаешь! — меня переполняет злоба, вот только на кого мне злиться?

И на гарсона зря сорвался, с работой в Париже очень непросто. Вот и выживают как могут. Хозяин сказал: «Гнать в шею!», значит, будут гнать и плевать им, что на верную смерть. Но что же с тобой делать, малышка? Мне понятно, что твоя мамочка наверняка уже закончила своё бренное существование на этой грешной земле. Иначе бы ты здесь в таком виде не оказалась. Даже самая распоследняя шалава в Одессе своего ребёнка будет тянуть из последних сил, пока тот не встанет на ноги, или пока мамаша сама ноги не протянет.

Отвезти тебя в полпредство? Не выгонят, конечно, но сдадут в сиротский дом, а там для тебя верная смерть. Это в Союзе детей хоть и впроголодь содержат, но всё-таки кормят. Во Франции смертность от голода в детских приютах запредельная, в своём прошлом читал об этом, так что знаю. Отвести к Лепле? А кто за тобой там будет приглядывать? Девушки, существа конечно добросердечные, но из них «мамаши»… те ещё. Поиграются и надоест.

Лопато? Вот уж Илья-то Аронович обрадуется такому «подарку»! Не, такой обузой обременять его не стоит, как и Анатру. Вронская? Тоже «мимо кассы», ей такая «радость» и даром не нужна. Что же делать-то? Гарсон приносит молоко и начинаю осторожно поить Люси. Стараясь, чтоб она не захлебнулась. Девочка вцепилась в стакан обоими руками и давится даже мелкими глотками. Но тут приносят куриную грудку и булку в виде рожка. С трудом отобрав стакан из рук девчушки, отщипываю мелкие кусочки грудки и скармливаю их ребёнку.

Ополовинив грудку и допив молоко, в булку Люси вцепляется обеими руками, но не доедает и до половины. Её разморило в тепле, и она начинает засыпать. Привалившись к моему боку, она сонно вздыхает и, доверчиво обхватив мою руку, отключается. Много ли надо оголодавшему и обессиленному ребёнку? Только чтоб приласкали, покормили… и чтоб потом не бросили! Чёрт! Что делать-то? Гарсон умоляюще смотрит на меня и даже не заикается об оплате. Он, наверное, и сам готов мне приплатить, лишь бы я поскорее исчез из его жизни. Отсчитываю сто франков и достаю визитку:

— Я забираю Люси. Если кто-нибудь девочкой будет интересоваться, дашь номер моего телефона с визитки. Если сможешь найти её метрику, получишь ещё сто франков. Если мне позвонит какой-нибудь вымогатель, переломаю ноги и ему, и тебе. Если метрика окажется фальшивой, сломаю тебе руку. Ты всё понял? — требовательно смотрю на гарсона. Мне денег не жалко, но тупые разводы надо пресекать на корню.

— Да кто ей будет интересоваться-то? Инессу уже месяца два никто не видел, а кроме неё девчонка никому не нужна. Но насчёт метрики поспрашиваю, хозяйка обычно всё, что остаётся после жильцов, загребает себе, если метрика была, то выкуплю. — сомневаюсь, что именно выкупит, но искать станет наверняка. Сто франков на дороге не валяются.

Осторожно встаю со стула и снимаю с себя куртку, в машине холодно, а девочка в тепле разомлела. Пытаюсь забрать из руки Люси недоеденный рожок, но это бесполезно, вцепилась в него намертво, хоть и спит. Хорошо хоть что в рукав куртки детская ручка пролезает беспрепятственно вместе с булкой. Поднимаю девочку на ноги, ставлю на стул и укутываю своей курткой, как часового постовым тулупом. Настоящий часовой… даже не проснулась! Переношу её в салон и укладываю на заднее сидение дивана, Люси безмятежно посапывает, привалившись спиной к стенке.

Давлю на газ и Бентли несётся по проспектам Парижа, как на пожар. Надо завезти девочку домой и успеть в полпредство. Как быть с Люси решу попозже, а пока попрошу Катерину присмотреть за ребёнком до вечера. Очень надеюсь, что она не откажет, иначе и не представляю, что мне делать. Хорошая машина Бентли. Несётся этот монстр по проспекту, и все встречные машины к тротуарам жмутся, а попутки, словно кузнечики в летний день, из-под ног в разные стороны порскают. Ещё бы! Такого носорога нечасто встретишь на дорогах Франции.

— Катерина! — видимо интонации моего голоса так пугают женщину, что она выскакивает из своей комнатки, даже забыв надеть фартук и чепчик горничной.

— Да, Михаил Григорьевич. Я слушаю Вас! — с непривычки морщусь. Вот категорически нельзя женщинам газет читать! Полтора года был просто Мишей, или Мсье Лапин, если приходилось официально обращаться. А как начиталась газет, да узнала, что я не просто студент-пианист, а дирижёр оркестра, так и превратился сразу в «Михаила Григорьевича» и бесполезно ей что-либо объяснять. Так воспитана. В почитании старших и начальников, кем бы они ни были.

— Помоги мне, пожалуйста! — протягиваю ей свою ношу и тут Катерина замечает в моих руках куртку, из которой торчат детские ножки. Она вскрикивает и прижимает ко рту ладонь.

— Сбили? — в широко раскрытых глазах женщины плещется ужас.

— Да типун тебе на язык! — суеверно сплёвываю три раза через левое плечо. — Никогда так не говори, сглазить можешь! Мне в полпредство срочно надо, а Люси оставить не с кем. Сирота она, мать погибла, отца нет. Так получается, что кроме меня она никому и не нужна. Я тебе потом всё подробно расскажу, может, и ты мне чего посоветуешь? Куда её положить? Спит она, я её немного покормил, а она в тепле и сомлела. Её бы потом, как проснётся, молоком напоить, а то она в последнее время голодала. И — да, она, наверное, обовшивела, так что будь с ней поаккуратнее, а то сама нахватаешься.