Французская военная миссия в России в годы Первой мировой войны - [7]

. Эту проблему подчёркивал и военный агент А. Игнатьев, отмечавший, что эти официальные коммюнике «славились» не только краткостью, но «подчас совершенно не соответствовали истинному положению вещей»[57]. Аналогичная ситуация, связанная с недостоверным информированием французского общественного мнения о событиях в России, наблюдалась и в западных изданиях[58]. Эта проблема актуализировалась в условиях появления массового субъекта, проявившего себя в военное время в виде массовых армий, в связи с чем возникла необходимость создания инструментов морально-психологического влияния на воинские контингенты, а также на мирное население, жившее слухами в условиях «информационного голода». Так, в годы Первой мировой войны пропаганда приобретает особое значение как инструмент формирования положительного образа союзника (и негативного — врага) и манипулирования общественным мнением. Ланглуа отмечал: «русские, по сути, ксенофобы, преувеличивающие значение своего оперативного театра, испытывают безразличие к союзнику, и в условиях дефицита французской прессы подвержены германской контрпропаганде»[59].

Проблема взаимодействия Франции и России в этом аспекте заключалась в недопонимании друг друга, вызванном недостаточной оценкой военных усилий обеих сторон, вызванной спецификой театров военных действий. Это заставляло представителей французской миссии прилагать усилия по «разъяснению» настоящей роли Франции в войне, своевременно и точно информировать население России о ситуации на Западном фронте в прессе[60].

Попытка усилить французские позиции в отечественной прессе, согласно пожеланиям Ланглуа, осуществлялась, в основном путём увеличения количества поступающих в адрес французского военного атташе журналов, газет и коммюнике, предназначенных для воспроизведения в русских изданиях. Тем не менее, подобные меры не приводили к желаемому результату[61]. Возрастающая роль и значение печати соответствовали духу эпохи: понимание того, что война не будет краткосрочной, актуализировало связи руководства ряда европейских стран с местными средствами массовой информации. Например, председатель Совета министров Аристид Бриан обеспечил себе поддержку Жана Дюпюи, главного редактора популярной газеты «Пти Паризьен» с целью организации пропаганды и включения крупного игрока мира прессы в общую систему управления информационными потоками[62]. Владельцы французских газет были весьма влиятельными людьми, так как пресса Третьей республики была тесно сомкнута с политическими кругами. По всей видимости, ориентируясь на её политическое значение и роль в обществе Франции, в мае 1915 года посол Морис Палеолог докладывал о проекте создания «Journal de Russie», ежедневной газеты, предназначенной, главным образом для высшего общества России, промышленников и коммерсантов. Её директором должен был стать Борис Суварин при полностью французском правлении. Основные темы издания: политика, экономика, коммерция, финансы, культура, светские новости[63].

Желание поставить и российскую прессу на службу Франции чувствуется в рапортах Жака Ланглуа: «Англичане сумели использовать прессу лучше нас»; «Их чрезмерные коммюнике, преувеличенные рассказы «от лица очевидца», газетная реклама английских усилий и существенной важности войск, введённых в бой на Западном фронте, заставляют русских верить, что британские войска оказывают нам колоссальную помощь, а ответственность за неподвижность нашего фронта лежит только на нас» — продолжает офицер связи[64]. Ланглуа, впрочем, преувеличивал эффективность пропаганды Альбиона, антианглийские настроения в России были широко распространены после эйфории 1914 года[65]. Подобное отношение к английским усилиям были вызваны не только «дипломатической ревностью», но и предвкушением будущего. Ланглуа замечал, что после войны Россия будет вынуждена импортировать товары первой необходимости и крайне нежелательно, чтобы она, «неверно оценив Францию сейчас», предпочла английские марки французским, «было бы нежелательно, чтобы после войны Англия могла занять место, которое по праву принадлежит нам»[66].

Поскольку общественное мнение в России в годы Первой мировой войны характеризовалось чередованием эйфории и кризисов доверия между союзниками[67], представляется вероятным, что проявления кризисных состояний провоцировали две главные причины: слом стратегической схемы войны и нестабильное состояние Российской Империи, остро нуждавшейся в помощи союзников — неудачи на фронте требовали объяснения, и, как следствие, поиска «козлов отпущения», одним из которых можно было представить Францию. В связи с этим, сотрудника управления генерал-квартирмейстера при Верховном главнокомандующем, полковника Скалона, например, подозревали в намеренно тенденциозной оценке сведений о дислокации немецких боевых соединений: «ему недоставало критического духа, чтобы определить реальную ценность сведений», вследствие чего, большая часть немецких соединений «оказывалась» на русском фронте вместо французского — это создавало впечатление бездеятельности Третьей республики на фронтах Первой мировой в глазах общественного мнения