Французская революция - [22]
В сентябре 1789 года деление Собрания на два крыла окончательно оформилось, после чего уже и пресса стала использовать понятия «правая сторона» и «левая сторона» как собирательные названия двух противоборствующих политических «партий». В декабре же эти понятия – «правая» и «левая» – и вовсе приобрели то обобщенное значение, в котором их до сих пор применяют во Франции без связи с местоположением в зале заседаний.
Поход парижан на Версаль
Пока в Собрании спорили о принципах и правах, парижан гораздо больше занимал вопрос хлеба насущного. Пока на рынок не поступило зерно нового урожая, цены на хлеб достигли максимальных величин. В обычные времена власть, стремясь не допускать чрезмерного роста дороговизны, проводила политику сдерживания роста цен и при дефиците товара выбрасывала на рынок зерно из государственных запасов. Но теперь правительство, очутившееся на грани банкротства и почти парализованное нараставшим хаосом, не имело ни средств, ни возможностей для эффективного вмешательства в экономику. Объявленный Неккером государственный заем фактически провалился: вместо запланированных 30 млн ливров в казну поступило лишь 2,5 млн. В результате не сдерживаемые ничем цены на хлеб достигли к началу октября запредельных величин.
К тому же резко выросла безработица. Июльские события напугали аристократов, и многие из них отправились за границу. Пример подал младший брат короля, граф д’Артуа, эмигрировавший одним из первых. В результате оттока из страны аристократии спрос на предметы роскоши катастрофически упал. Владельцам ремесленных мастерских пришлось увольнять работников, семьи которых в условиях дороговизны оказались на грани голода. Плохо скрываемое недовольство клокотало в очередях бедноты у продовольственных лавок.
Это недовольство усердно подогревала «патриотическая партия», используя различные каналы воздействия на общественное мнение. Отняв во время июльского хаоса у короля долю власти, «патриоты» надеялись в условиях новой нестабильности забрать оставшееся. Фабрика слухов Пале-Рояля с завидной регулярностью производила на свет «новости», одна страшнее другой: грядет переворот; Собрание будет распущено; аристократы уморят народ голодом и т. д. и т. п. Окружение герцога Орлеанского распространяло подобные «сведения» через торговок «чрева Парижа» – гигантского продовольственного рынка в центре столицы. Те, в свою очередь, охотно делились пугающими слухами со своими покупателями.
Другим инструментом воздействия на умы стала в те дни освобожденная от цензуры пресса. Недостатка в кадрах для нее не было. Задолго до начала Революции множество молодых людей со всей Франции, умевших более или менее складно излагать свои мысли на бумаге и мечтавших посвятить себя литературе, ехали в Париж искать себе место под солнцем. Их вдохновлял пример великих философов Просвещения, которым литературные таланты позволили подняться по социальной лестнице настолько высоко, что даже коронованные особы считали для себя честью переписываться с этими сыновьями ремесленников и мелких чиновников. Однако неофитов, как правило, ожидало горькое разочарование: книжный рынок был недостаточно развит, чтобы обеспечить новым авторам хотя бы прожиточный минимум, а меценатов и мест в академиях на всех не хватало. Неудачники пополняли собой литературное дно. Вольтер в свое время писал о них: «Число тех, кого погубила эта страсть [к литературной карьере], чудовищно. Они становятся неспособны к любому полезному труду. ‹…› Они живут рифмами и надеждами и умирают в нищете».
Эта маргинальная среда, представителей которой современники называли собирательным именем «руссо сточных канав» (les rousseau des ruisseaux), дышала завистью к преуспевшим коллегам, ненавистью к существовавшим общественным порядкам и злобой на весь мир. Они выживали, продавая свое перо всем желающим, сочиняли политические пасквили, порнографию, утопические прожекты, а нередко и доносы на своих собратьев по ремеслу. Дарованная в 1788 году свобода прессы открыла перед ними безграничное поле деятельности. Многие «руссо сточных канав» нашли свое призвание в революционной журналистике.
Так, Элизе Лустало, несостоявшийся адвокат, ранее зарабатывавший на хлеб литературной поденщиной, начал в июле 1789 года издавать еженедельник «Революции Парижа», тираж которого быстро достиг гигантских размеров в 200 тысяч экземпляров, а Жак-Пьер Бриссо, талантливый публицист и незадачливый предприниматель, полицейский информатор и секретарь герцога Орлеанского, основал летом 1789 года газету «Французский патриот», которая тоже быстро завоевала широкую популярность.
Однако даже среди всех тех экстравагантных персонажей, что составили цвет революционной журналистики, своей особенно причудливой биографией выделялся Жан-Поль Марат. Выходец из Швейцарии, он разнообразными уловками пытался добиться признания среди французских ученых, не останавливаясь перед фальсификацией результатов физических опытов, но в конце концов был решительно отвергнут научным сообществом Франции. Не удалось ему отличиться и на философском поприще. Хотя его сочинение «О человеке», вышедшее в 1776 году, и обратило на себя внимание Вольтера и Дидро, первый, однако, назвал автора сего труда арлекином, второй – чудаком. К началу Революции Марат прочно обосновался на литературном дне Парижа, сочиняя памфлеты и подрабатывая врачебной практикой. Находясь, как и другие «руссо сточных канав», под негласным надзором полиции, он заслужил в полицейском досье следующую характеристику: «Смелый шарлатан. ‹…› У него умерли многие больные, но он имеет докторский диплом, который ему купили». Революция принесла ему желанную славу: в сентябре 1789 года Марат основал газету «Друг народа», которая быстро снискала себе известность свирепым радикализмом и жесткой критикой всех институтов власти, включая новый муниципалитет Парижа и само Учредительное собрание.
