Французская литературная сказка XVII – XVIII вв. - [9]

Приказ: отбыть немедленно — со свитой.

Он тщился уклониться от напасти:

Прелестную и юную жену

Опасно оставлять совсем одну

На неизвестный срок! Вдруг он продлится

Полгода или год? Ведь может так случиться!

В разлуке могут вырасти рога!

А честь судьи — особо дорога!

Так размышлял Ансельм, тоской томим,

Но был приказ — увы! — неумолим,

И наш судья, стремясь унять тревогу,

Перед отправкой в дальнюю дорогу

Такую речь к супруге обратил:

— Я должен ехать. Так сам бог судил!

Знай, для меня весь мир в тебе одной;

Так будь, Аржи, мне верною женой!

Клянись! Скажу как можно откровенней:

Есть повод у меня для подозрений.

Весь этот расфуфыренный народ —

Что делает он у твоих ворот?

Ты скажешь, что никто из них успеха

Не смог достичь? Но муж — всегда помеха.

А если я уеду — что тогда?

Вдруг грянет неожиданно беда?

Дабы не рисковать семейной честью,

Прошу тебя, езжай в мое поместье

Под Мантуей, на берегу реки![14]

Там будут дни твои приятны и легки.

Беги от суеты, от подношений,

От дьявольских любовных ухищрений!

Подарки! В них все зло! Они — туман,

Скрывающий соблазны и обман!

Ты, коль появятся красавцы-претенденты,

Знай, для чего им лесть и комплименты,

И стань, как статуя, слепой, глухой, немой!

Я все тебе даю: и замок мой,

И драгоценности, и деньги, и владенья,

Без всякого ограниченья.

Доставь себе любые развлеченья,

Но при одном условье: чтобы я

Знал, что любовь хранит жена моя

Лишь для меня; чтоб, возвратясь из Рима,

Уверился, что ты неколебима!

Бедняга муж не знал, что наложил запрет

На то, без чьих услад и развлечений нет!

Супруга поклялась торжественно и с жаром,

Что нечувствительна к мужским коварным чарам,

Что добродетель ей единственно мила

И он найдет жену такою, как была,

Что будет гнать она дарителей жестоко

И честь хранить, аки зеницу ока.

Ансельм уехал. Верная жена,

Обещанное выполняя строго,

Тотчас велела все собрать в дорогу

И отбыла в их загородный дом.

Отъездом сим весьма огорчена,

Толпа поклонников — их было много —

Ей наносить визит отправилась гуртом.

Но… их не приняли. Они ей досаждали,

Сердили, утомляли, раздражали,

Короче — все ей были немилы,

Как ни вздыхали, как ни ублажали,

И малой не снискали похвалы.

Ей не был неприятен лишь один

Золотокудрый, статный паладин,

Мечтательный, печальный и богатый.

Он был красив, и пылок, и влюблен,

Но не смягчил жестокую и он,

Хоть расточал и вздохи, и дукаты.

Однако слез и вздохов бьет родник,

Не иссякая, — он нам дан природой.

Богатство же — продукт иного рода,

И вскоре золотой фонтан поник.

Атис — так звали нашего героя —

Увидел вдруг, что разорен дотла,

Что на любовь надежда умерла,

И был в большом отчаянье, не скрою.

Решил он удалиться и в глуши

Искать забвенья для больной души.

Так, странствуя, он где-то повстречал

Крестьянина, который, всунув палку,

В норе змеиной злобно ковырял.

— Зачем? — спросил Атис. — Тебе не жалко

Живую божью тварь? Пускай она

Живет себе! — Ну, нет! Кому нужна

Такая гадина! Я бью их без пощады! —

Ответил тот. — Оставь ее, не надо! —

Сказал Атис. Он вовсе не питал

К семейству змей такого отвращенья.

Напротив: на гербе его блистал

Змей золотой; змеи изображенье

Его чеканный украшало щит:

От Кадма[15] вел свое происхожденье

Старинный род его — а был он знаменит.

Крестьянина Атис смог все же увести

И жизнь змее спасти.

Уйдя от сохраненной им норы,

Он продолжал свой путь до той поры,

Покуда не набрел на лес дремучий,

Где дуб стоял ветвистый и могучий,

Где птичьи голоса глушила тишина

И речь людская не была слышна.

Там бедность с роскошью в достоинстве сравнялись,

И только волки там под вечер появлялись.

Сначала думал он, что в тихий сей приют

За ним его невзгоды не придут.

Но — нет! Ему ничуть не полегчало.

Страсть в отдалении — увы! — его терзала

Еще мучительней, настойчивей, больней,

Чем в дни, когда он мог хоть повидаться с ней,

С предметом грез своих. Он понял, что не скрыться

От горьких дум и надо возвратиться.

— Атис! — сказал он сам себе. —

Зачем противиться судьбе?

Аржи, конечно, бессердечна,

Бесчувственна, бесчеловечна,

Но дни, когда ее не слышишь ты,

Ужасней, чем безмолвье глухоты;

Ее не видя, ты лишился зренья…

Тебе не вынести подобные мученья!

Ты без своих оков беспомощен и слаб.

Вернись же к ним, несчастный беглый раб! —

И он, стремясь назад, к своей неволе,

Пустился в путь, не сомневаясь боле,

В надежде робкой обрести покой.

Вдруг перед ним в златых лучах заката

Возник дворец, украшенный богато,

Воздвигнутый волшебною рукой.

И нимфа в королевском одеянье

С улыбкой неземной и ясным взглядом —

Виденье из несбыточной мечты,

Прекрасное небесное созданье —

Вдруг, как во сне, с ним оказалась рядом

И молвила: — Достоин счастья ты!

Я так хочу, Атис, а я ведь все могу!

Я — покровительница Мантуи и фея.

Меня зовут Манто.[16] Прими же, не робея,

Мои дары. Я — друг и у тебя в долгу.

Знай, носит Мантуя мое издревле имя,

И камни стен ее веленьями моими

Заложены Давно, в былые времена.

Мне много сотен лет, но, как любая фея,

Я жить могу века, нисколько не старея,

И делать, что хочу. Нам Парка[17] не страшна.

Мы все наделены могуществом огромным.

Приказываем мы различным силам темным,

Но — и страданья нам назначены судьбой

От смертных на земле. И на день, раз в неделю,

Утратив власть свою, — так боги повелели —