Француженки не терпят конкурентов - [17]

– Вы очень высокого мнения о своей персоне, я права? – продолжила она.

«В общем… да», – мысленно ответил он.

– Таким, как вы, по-моему, ничего не стоит вторгнуться в чужие владения, чтобы украсть чужих клиентов и попытаться в знак примирения подсластить горькую пилюлю приторной сладостью?

– Un petit peu de sucre[25], – машинально возразил он. – Одно из моих лучших… – Опомнившись, он не договорил фразу, но, к сожалению, сказанного не воротишь.

Он не мог начать снова и стереть из ее памяти эти свои слова: «Одно из моих лучших». От ее ироничного взгляда все в нем вдруг возмутилось.

– Я лишь проявил вежливость. Предложил вам попробовать одно из моих… то есть… – Он вновь запнулся и умолк, но через мгновение попытался продолжить: – Я приготовил то пирожное своими собственными ру…

Она насмешливо скривила губы.

Он вцепился пальцами в бицепсы, изо всех сил подавляя желание обхватить ее за плечи, поднять и поцеловать. Кто бы мог подумать, что у себя в мастерских он славится невозмутимым самообладанием. Знаменитый своей невозмутимостью шеф-повар.

– А знаете, – едва слышно проговорил он, сознавая, что его голос предательски срывается на хрип, – вам следовало попробовать его. Всего лишь одна эта проба могла бы перевесить все ваши домыслы.

Ее глаза сверкнули. Естественно. Да, она размышляла, пусть и недолго, о том, не упустила ли она нечто невообразимо потрясающее.

А он подумал о том, что стоит, пожалуй, дать ей еще один шанс.

Атмосфера в этом помещении вдруг стала угрожающе напряженной, словно два титана столкнулись в тесном лифте. С одной стороны – раскаленные горелки, оплошность недопустима, а воздух насыщен сводящим с ума, соблазнительным ароматом горячего шоколада.

Но если бы ему удалось заставить ее попробовать один из своих шедевров, могла ли вся ее враждебность раствориться в изысканном послевкусии? Растворит ли его блаженный вкус все ее упрямство? Прикроются ли от наслаждения веки этих сияющих глаз? И, придя в себя от первой пробы, взглянет ли она на него с мольбой в глазах, возжелав повторить наслаждение?

Внезапно она улыбнулась. Погруженный в свои мечты, он не сразу осознал, что она не может улыбаться ему, поскольку еще не попробовала его пирожное. В нем зашевелилось смутное опасение. Ее улыбка пробуждала настоящую тревогу.

Она отвернулась, переключив внимание на ковшик с горячим шоколадом. Но разве такой поворот не мог означать, что она сменила гнев на милость? На худой конец, поворот мог выразительно продемонстрировать осознание физической близости и желание уклониться от нее.

Филипп взглянул на ее склоненную головку, черные блестящие волосы, легкую улыбку, украсившую ее лицо. Казалось, она полностью поглощена приготовлением шоколада. Безупречно наманикюренной рукой с ноготками цвета розового шампанского, чей оттенок гармонировал с блеском ее губ, она помешивала деревянной ложкой шоколадный напиток в ковшике.

Как ни странно, вид Магали неожиданно пробудил в нем чувство сильного голода. Разумеется, сладости в его жизни хватало с избытком уже от одних только дегустаций продукции. И почти наверняка его изделия отличались как более высоким качеством, так и, безусловно, превосходящим по исполнению – до совсем идеального – внешним видом, высокомерно подумал он.

Она подняла ложку, поблескивающую расплавленным шоколадом. Густым и безупречно однородным. Вероятно, этот напиток готовился со сливками из отличного черного шоколада, поэтому его тягучие капли медленно стекали с ложки. Аромат сулил блаженство. Шоколад со сливками и… какие же туда добавили специи? Как странно, что он не смог с ходу распознать их? Обычно по одному только запаху он мог определить, откуда привезли корицу – из Шри-Ланки или с Мадагаскара.

– Enfin, bon[26], – снисходительно произнесла она, – если вы считаете, что мне следует извиниться за грубость, то, возможно, лучше в качестве извинения я предложу вам ответное угощение.

Сделав еще три круговых движения ложкой, она окунула в шоколад черпачок и налила густую шелковистую и ароматную жидкость в пиалку.

Взяв чашечку в руки, она протянула ее ему. С легкой загадочной улыбкой.

Сердце Филиппа забилось, выстукивая тревожную барабанную дробь. Он перевел взгляд с чашечки на лицо чаровницы. Почему же у него возникло ощущение того, что если он выпьет этот напиток, то превратится в жабу?

Это было глупо. Безусловно.

Он начал поднимать руку ей навстречу. Его пальцы уже чувствовали тепло, исходящее от донца пиалушки.

Она назвала его пирожное приторной сладостью… и с презрительной насмешкой помянула его фирменные макаруны… Но оскорбительнее, гораздо оскорбительнее прозвучал ее ледяной, равнодушный отказ на его предложение: «Non, merci». Пренебрежительный… безоговорочный отказ. Разворот и молчаливый уход, ее каблучки цокали так, словно она прошлась ими по его сердцу.

Рука Филиппа отдернулась от манящего тепла.

– Non, merci, – небрежно произнес он, словно эта пиалка ни в малейшей степени не привлекала его.

Неужели его лицо выглядело таким же обиженным, когда она отвергла его предложение? Словно он получил незаслуженную пощечину? Putain![27] Он надеялся, что научился скрывать свои чувства. Ведь он уже не ребенок.