Француженки не играют по правилам - [98]

В университете она начала приходить в себя, но выбрала, вероятно, не лучший способ излечить раны – начала встречаться с парнями и привлекать внимание СМИ, решив выделиться хоть чем-то. Отец, как она надеялась, должен будет тогда понять, что она стоит его внимания и времени.

Метро.

Она сжала руку Люка, на которой была ее щека.

– У тебя было где жить? Чем питаться?

– Иногда, – без всякого выражения произнес он.

– Люк.

Он крепче обнял ее и притянул к себе.

– Тебе не кажется, что ты ведешь себя, будто ты моя мама, – прошептал он ей в волосы.

Она не понимала, почему он сказал эти слова в тот самый миг, когда она начала чувствовать себя маленькой и совсем защищенной в его руках. Не точно как ребенок, потому что момент был заполнен слишком большим количеством чувственности, но… как будто она могла уступить всю свою уязвимость ему. И это было бы хорошо. Его руки остались бы у нее на щеках, были бы осторожными и не раздавили бы ее ненароком. Странное, глупое убеждение, учитывая, как они только что раздавили ее там, на эспланаде.

Она, конечно, не чувствовала себя его мамой. Она просто хотела заботиться о нем. Она по-прежнему думала, что никто никогда о нем не заботился. Даже он сам. Он так и не купил себе трикотажную футболку, в которую можно укутаться, когда нужно убежище.

– Ты понятия не имеешь, как мне хорошо, – выдохнул Люк.

Ему хорошо держать ее? Правда? Но почему? Разве не именно ей это нужно?

– Холодно, и меня уже тошнит от чертовой Эйфелевой башни, – пробормотал Люк. Его дыхание согревало ей голову. – Пойдем ко мне домой, Саммер.

Ей стало жутковато, как перед экзаменом, который она могла не сдать. Но его предложение наполнило ее страстным желанием. Она взглянула на Люка и на большую черную опору башни.

– Тебе не нравится Эйфелева башня?

– Она, я бы сказал, несколько высокомерна, тебе не кажется? Будто знает, что она самая важная в мире и никто никогда не превзойдет ее. – Люк долго смотрел на железную башню, и взгляд его был неласков. Он не хотел быть похож на нее.

Хотя сам превосходил всех своими десертами, которые оказывались съеденными за считаные минуты, разрушались при неправильном прикосновении или таяли, если никто не подавал их вовремя.

– Я люблю тебя, – спокойно повторила Саммер и очень крепко сжала его руку.

Он быстро повернул голову к ней. Эйфелева башня была уже забыта.

– Да, скажи мне об этом, Саммер. Скажи мне все… об… этом.

Глава 32

Люк жил в престижном месте, в величественном старом здании времен барона Османа[151] с лестницей, устланной красным бархатом. Но когда он впустил Саммер в свою квартиру, у него случился краткий приступ растерянности. Сама квартира казалась почти такой же пустой, как коробка из-под чипсов в конце дня. Здесь было достаточно опрятно, потому что Люка, в то время дикого ребенка, подобранного в метро, неутомимо приучала к чистоте приемная мать. Впрочем, ему был чужд дух накопительства, да и вообще он уделял своему жилищу мало времени и внимания.

Но лицо Саммер засияло даже ярче, чем тогда, когда она вошла к Сильвану и Кейд. Как видно, опыта жить в уютных, теплых домах у нее было ненамного больше, чем у него. За исключением ее острова, с дрожью подумал Люк и выбросил эту мысль из головы.

Саммер сняла ботинки и позволила ему взять у нее пальто, но ускользнула прежде, чем он мог повернуть ее в двери и поцеловать.

– Эта квартира может выглядеть как музей, – сказал он на всякий случай, вдруг это важно для нее. – Я говорил с Луи Дютраном об этом. Думаю, ты не знаешь этого имени. Он исключительный архитектор и дизайнер интерьеров. Когда перестраивали Leucé, он проектировал помещения. У него есть несколько идей относительно моего жилья, но у меня просто не нашлось времени подумать о них.

– Ты хочешь сделать свою квартиру похожей на номер в отеле? – Саммер прошла к окну, пряча лицо от Люка.

– Я хочу сделать свою квартиру похожей на то, что сделало бы тебя счастливой, – сказал он твердо.

Она на миг взглянула на него и опять стала смотреть в окно.

– Отсюда видно Эйфелеву башню, – сказала она укоризненно.

Окно выходило на одну из allées Марсова поля. Четырнадцатого июля[152] весь кухонный персонал заполнял его квартиру, чтобы любоваться фейерверком. За этот вид из окна с Люка брали дополнительную плату, и довольно большую.

– Обычно я считаю ее данью уважения тому, чего я достиг, – признал он.

Саммер засмеялась, ее лицо осветилось восхищением. О боже, все было идеально. Он мог провести оставшуюся жизнь, наслаждаясь признанием. – Я, наверное, и вправду нарциссист, – признался он неохотно.

– Нет, ты не такой, – заспорила Саммер, удивленная его словами, и он впервые понял, что кто-то может говорить с ним ласково. Ее голос согрел все его тело. Она оглянулась на Эйфелеву башню и покачала головой. – Жаль, что у меня прежде не было такой, как твоя, уверенности в своих силах.

– У тебя она может быть, – спокойно заметил он.

Ему не хотелось, чтобы Саммер была слабее или меньше, чем могла бы быть. Но ему очень нравилась мысль о том, что он дает Саммер чувство безопасности, когда обнимает ее. Да, своей уверенностью он может ее защитить. Для этого он ее и выстроил.