Француженка по соседству - [104]

Мы лежим, завернутые в надежный кокон темноты, и я думаю о его словах. Неужели я просто заполняю пустое пространство? Но ведь Северин никогда не была частью моего мира, моего круга друзей. Объяснение Тома звучит не слишком убедительно, хотя крупица истины в нем наверняка есть.

– Она говорит с тобой? – внезапно спрашивает Том.

– Нет. – Разве только однажды, по одному крайне важному поводу. – Обычно она загадочно молчит.

Он негромко смеется:

– Думаю, Северин по достоинству оценила бы твое описание. Похоже, ты воспроизвела ее идеальным образом. – Его пальцы снова приходят в движение. – Хотя, если честно, это довольно странно. Я не замечал, чтобы вы с ней тогда подружились или типа того…

– Даже близко такого не было.

– Тем более странно, что именно ты из всех нас так зациклилась на ней.

– Думаю, для психоаналитика тут широкое поле деятельности, – говорю я с легкой усмешкой, хотя на самом деле жду, что он скажет в ответ. В конце концов – это главный момент разговора.

Том молчит. Подобная сдержанность не в его духе.

– Ты хочешь с кем-то поговорить об этом? – спрашивает он наконец.

Я не ожидала от него этого вопроса. Он заставляет меня задуматься.

– Вообще-то нет. Это, конечно, не нормально, но, с другой стороны, и не проблема. Я уже к ней… привыкла. – В смысле, я привыкла к Северин. Хотелось бы думать, что и она тоже привыкла ко мне.

Том задумчиво молчит. Теперь его пальцы скользят по моему бедру – вернее, вдоль всего моего бока, от подмышки и почти до колена.

– В таком случае не вижу проблемы. – Я молча улыбаюсь себе. Спасибо ему за его прагматизм. – Кстати, а сейчас она здесь?

– Нет, – говорю я, хотя, если честно, в такой темноте нельзя быть ни в чем уверенной.

– Отлично. – К движению его пальцев прибавляется движение его бедер. – Зрители мне не нужны.

* * *

Прекрасная лента времени постоянно скользит у меня между пальцами.

Мы встречаемся с Ларой и Аленом, с Себом и Алиной. Когда мы вместе, мы не вспоминаем о той неделе во Франции и не говорим о Каро. На какое-то время это становится весьма скользкой темой, которую мы все избегаем, этаким пятном на наших воспоминаниях, от которого мы стыдливо отводим глаза. На нас всех лежит вина. Мы все подозревали друг друга, так что незапятнанных среди нас нет. Но жизнь продолжается, и со временем у нас появляются новые темы для разговоров. Кроме того, никто не видит Каро. Я вижу Северин, но точно знаю, что я такая одна. Время от времени я замечаю, что Том не видит Тео.

Мы с Томом разговариваем про Францию, про Северин. Нам обоим страшно, что когда-нибудь кто-нибудь по ту сторону Ла-Манша решит порыться в папках с нераскрытыми уголовными делами и возобновит расследование. Я точно знаю: у полиции никогда не будет достаточно улик, чтобы доказать вину Каро. Новое расследование – это лишь месяцы очередной нервотрепки и никакого удовлетворительного результата. Впрочем, нынешний результат тоже нельзя назвать удовлетворительным, но это какой-никакой результат: в конце концов Даррен Лукас обратился в полицию, и Каро признали виновной в мошенничестве. Правда, срок дали условный. Безусловно, это не срок за убийство и даже не за покушение на убийство. Но она больше никогда не сможет заниматься юридической практикой, ей никогда не стать партнером в фирме ее отца. Себ же порвал с ней всякие отношения. Так что некая, пусть даже косвенная, справедливость все же восторжествовала, что, по-моему, очень даже ей подходит. Не знаю, где она сейчас и чем занимается. Я больше не думаю про того птенца.

И вдруг однажды я вижу ее в зале ожидания аэропорта. Я сижу в кресле, склонившись над моим телефоном и пытаясь поймать вай-фай, как вдруг Каро садится рядом со мной.

– Привет, Кейт! – говорит она. Я вскидываю голову и вижу ее.

– Каро…

От неожиданности я разеваю рот. Ее имя соскальзывает с моего языка, прежде чем я успеваю его прикусить. Каро хоть и не в деловом костюме – на ней джинсы и блейзер, – но выглядит стильно. Она как будто стала старше, но, как всегда, стройна. А ее волосы чуть более яркого оттенка, чем я помню.

– Ты, конечно, не хочешь говорить со мной… – начинает она. И на ее высоких скулах выступает румянец.

– Не хочу. Уходи.

– Я лишь…

Но я, прежде чем она успевает договорить, хватаю свою сумку и вскакиваю с кресла. Я не хочу тратить на нее даже крупицу моей душевной энергии. Я даже не говорю Тому, что видела ее. Не хочу, чтобы она отняла даже пару секунд моего времени. Больше я ее не вижу.

В отличие от Северин. Если я когда-то и надеялась на то, что, как только этот случай будет «раскрыт», она оставит меня в покое – развернется и, счастливая, уйдет прочь (нет, счастливая – это вряд ли, но, по крайней мере, довольная), навстречу яркому свету, или же медленно растворится в утреннем тумане, который исчезает вместе с восходом солнца, – так вот, даже если я на это надеялась, этого не случилось. Северин по-прежнему рядом.

Хотя, пожалуй, не так часто, как раньше. Любопытно отметить, что возбуждает в ней интерес. В целом наша с Томом семейная жизнь ее не трогает. Когда у нас появляются дети, ее рядом нет. Куда чаще ее появления можно ожидать, когда я на работе или там, где мне не хочется быть. Например, на родительском собрании в школе, куда ходят наши близнецы. Том считает, что это реакция на стресс, на что я с жаром возражаю, что рождение близнецов было самым большим стрессом в моей жизни, но где, черт возьми, она была в те мгновения? Однако Том лишь с улыбкой качает головой: