Француз - [48]

Через три недели времени в Сергееве была уже примерная дружина, в две сотни человек, причем сотня конных. Мундир был самый простой, самодельный и отличался от всех других только лишь красной шапкой, серебряным кушаком и красными лампасами на шароварах.

Молодой капитан, быстро оправившийся, уже ходивший, хотя и с трудом, без костылей, мог отлично сидеть на лошади; он и стал командиром этой дружины. Но вместе с тем тог же мундир надели на себя и брат его, студент, и даже молодой Сережа Черемзинский.

Но самое знаменательное событие, происшедшее в Сергееве, было обручение Нади с Ковылиным. Они были женихом и невестой, а свадьба предполагалась при первой возможности — когда немного стихнет на Руси, когда Россия избавится от двадесяти язык.

Старик Сергей Сергеевич объяснил просто и прямо:

— Александр хочет непременно воевать. В случае если неприятель останется дольше в русских пределах, он вступит вновь в ряды своего полка и, конечно, может быть убит. А тогда молоденькая Надя очутится вдовой. Так пусть она пройдет через горе — потерять жениха, нежели через горе — потерять мужа и в юные годы очутиться вдовой.

С этим рассуждением согласились все. Даже Надя не перечила и находила разумным ждать, когда Наполеона выгонят из России.

Во всяком случае будущей весной французы уйдут. Ведь не завоюют же они Россию навсегда.

Вся семья жила мирно и тихо в Сергееве, и все интересовались только одним: дружиной и обучением новобранцев.

За это время случилось только одно происшествие, грустное, но отчасти все-таки глупо-забавное.

Князь Черемзинский, прожив недели две в Сергееве, вдруг собрался в Москву. Его смущало обстоятельство, почему его возлюбленная не появляется в городе Малом Ярославце, куда по уговору должна была приехать. Долго терпел князь, но наконец не выдержал. Он объявил Сергею Сергеевичу, что он едет в Москву и просит тройку лошадей похуже, так как их неприятель может отнять.

— Что ты, с ума сошел? — говорил Сергей Сергеевич. — Из Москвы все бежали, только простой народ остался. Тебя сейчас различат, что ты барин, и коли не убьют, то уж, во всяком случае, ограбят!

Но князь ухмылялся хитро и говорил, что он так ловко придумал все, что с ним ничего не случится, а дело, которое его заставляет ехать в Москву, очень важное.

— Да знаю, какое дело, не финти! Эта твоя зазнобушка… Все я знаю! Должна была приехать в город и не приехала. Ну чего ж тут! Понятное дело, с каким-нибудь французским офицером познакомилась и сидит в Москве, и даже безопаснее, чем мы здесь. Немало теперь баб на Москве, которые, продавшись, продают и свое отечество. Вот бы кого я приказал топить или вешать! Ну и твоя также дружит теперь с каким-нибудь бонапартовским гренадером.

Но князь, разумеется, не мог допустить этой мысли и, беспокоясь о судьбе своей возлюбленной, стоял на своем. Он объяснял, что он въедет или войдет в Москву, пробудет сутки или двое и вернется обратно без всякой беды, ибо придумал, как быть в полной безопасности.

— Да каким образом? — спрашивал генерал.

Но князь ежился и ни за что не согласился сказать.

— Ну, бери тройку похуже, потому, верно, отнимут.

— Я лошадей за городом оставлю, верстах в пяти! — объяснил князь.

На другой же день Черемзинский выехал.

Прошла целая неделя, а о нем не было ни слуху ни духу. В семье начинали уже беспокоиться, и более всего племянник Сережа и Надя, которые любили дядю. Княгиня тоже беспокоилась, но менее своих детей. Генерал говорил резко:

— Сам виноват — полез волку в пасть! Убить не убили, а заставили прислуживать какому-нибудь генералу в качестве лакея. Это теперь, сказывают, на Москве сплошь и рядом бывает!

И генерал только сердился. Анна Сергеевна относилась совершенно равнодушно.

Наконец однажды во двор усадьбы въехала крестьянская телега, а в ней лежал кто-то, кого не сразу и признали. Оказалось, что это князь. Он был одет в крестьянское платье. Но главное, он был еле жив и обрит. Вся семья высыпала на крыльцо, даже Сергей Сергеевич вышел из своей комнаты на большую лестницу. Узнав, что князь привезен в телеге и что он лежит, он, конечно, понял по-своему. Князь ранен, у него если не ружейная пуля, то удар сабли.

Но оказалось совсем не то. Князь был болен. Его внесли в дом, положили в постель. Он был настолько слаб, что едва шевелил языком и ничего не объяснил, кроме того, что заболел в Москве и больной кое-как добрался до вотчины.

Долго приключение с князем оставалось тайной. Только через неделю решился он рассказать грустно-забавное происшествие.

Верст за пятнадцать от Москвы он бросил лошадей в деревне, так как ему попадались уже французские солдаты, и однажды целая куча их чуть-чуть не отняла у него все. Он переоделся в женское платье, доехал до заставы в крестьянской телеге и затем вошел в Москву пешком в виде простой бабы. Разумеется, ради этого надо было сбрить небольшие бакенбарды, которые от висков шли до половины щеки в виде закорючки — так, как их носили ради моды.

Князь побывал в Москве, не нашел нигде ту, которую искал, и снова благополучно пешком вышел из Москвы. Только через два случая, несколько забавных, прошел он.