Фракталы городской культуры - [47]

От этих вездесущих окон не спрятаться нигде, ни в магазине, ни в метро, ни даже на Красной площади. Мы подсматриваем уже против собственной воли. Структура постиндустриального городского пространства выстраивается по законам компьютерной программы Windows, а постиндустриального человека начинают называть фиборгом (функциональным киборгом)[158], запрограммированным на несколько стандартных действий, главное из которых потребление – потребление вещей, времени, пространства и образов.

Фрактальные рекурсии взгляда на город изнутри-снаружи

Через эти окна открываются виды не только в другие пространства – улицы, города и страны, но и в другие времена – времена года и эпохи прошлого и будущего: так собирается фрактальная мозаика локальной культуры во всей сложности ее «дробных» временных и пространственных размерностей. В морозную стужу с билборда нам улыбается девушка в открытом шелковом платье. Рядом с кафе на рекламном плакате – большая черно-белая фотография этой улицы, какой она была в начале XX века. На стене строящегося бизнес-центра возникает рекламное окно с фрактальным погружением в историю – плакат начала XX века в неорусском стиле, сюжет которого отсылает к эпохе боярской Руси. А на фоне старинного особняка с рекламной непосредственностью демонстрирует себя кибер-кукла.

Город в целом превращается в один огромный «окнариум»[159], в котором внутреннее и внешнее пространство то и дело меняется местами, а его обитатели, словно в затейливом фрактальном лабиринте, заглядывая внутрь, смотрят наружу. Это свойство большого города было тонко подмечено журналом «Новый очевидец», выходившим под слоганом «Ваш взгляд на жизнь за окном», и хозяевами лондонских отелей «Radisson Edwardians», разместившими в своей рекламе одну-единственную иллюстрацию, запечатлевшую «взгляд» на город изнутри/снаружи.

Городская повседневность как фрактальное зеркало культуры

Фрактальные перформансы городской повседневности

В Новое и особенно в Новейшее время городское пространство, с одной стороны, перестало быть функционально разделенным, городские ареалы стали семантически и прагматически поливалентными, с другой стороны, городские улицы, площади, мосты, дворцы, фонтаны и прочие городские объекты сами по себе стали замечаться и восприниматься в качестве «видов», городских «ландшафтов». Во всех крупных городах появились «множественные зоны зрелищности, неотделимые от повседневного пространственно-временного бытия урбанистической среды»[160], приезжий провинциал или чужестранец невольно становился зрителем, то есть сознательно взирал на декорации и действующих лиц необычного интерактивного городского перформанса, не имеющего ни начала, ни конца, ни четкого сюжета, но множество кульминаций и множество смыслов, как и вся культура в целом. (Заметим в скобках, что благодаря такому типу нарративности и естественной пространственной эклектике городская культура задолго до XX века предложила постмодернистскую логику мироустройства, являющуюся частным случаем стохастической фрактальности).

Театральность городских событий уже стала «общим местом» городской культуры (в теоретическом и практическом плане), а в последние десятилетия сложилось представление о городе как о сцене, где декорациями служат не только его здания и памятники, но и вся урбанистическая среда, включающая в себя проекции коллективного бессознательного и социального воображаемого[161]. Даже при отсутствии специальных городских мероприятий, таких, как карнавальные шествия, уличные марафоны, демонстрации или стихийные митинги протеста, город перформативен сам по себе, всей своей неорганической и антропологической материальностью воспроизводящий визуальные, аудиальные, тактильные и прочие паттерны культуры.

Очевидно, к концу XX столетия улицы превратились в фантастические «коридоры времени», в которых появляются то городские усадьбы VIII века с мраморными колоннами, то витиеватые особняки эпохи модерн, то монументальные здания сталинского ампира, то постиндустриальные башни из бетона и стекла. Архитектурные объемы – уникальные и типичные – сталкиваются и накладываются в пространстве города, превращая прогулку по городу в путешествие в прошлое и будущее, по стилям и стилизациям, то есть по лабиринтам и «лестницам» исторического фрактала культуры.

Восстановленные элементы утраченной в прошлые века городской архитектурной среды, например, Иверские ворота и прилегающий участок Китай-городской стены, тоже воспринимаются скорее как декорации, которые в силу современных технологий их реконструкции и выхолощенной прагматической функции являются, используя терминологию французского философа Ж. Бодрийяра, симулякрами[162] и по форме, и по содержанию[163].

Еще большая театральность присуща ресторанам и кафе, выстраивающим свой особый мир в отдельно взятом уголке городского пространства: «ботик Петра» и восточная «чайхана», венецианский палаццо, африканский оазис, городской хай-тек и украинский хутор. Дворики кафе и ресторанов – настоящие открытые театральные подмостки с соответствующими реквизитами: телегами, плетнями, кувшинами или бархатными диванчиками и мраморными фонтанчиками, становятся местом многочисленных «спектаклей», сыгранных рядовыми субъектами городской повседневности. В последние годы многие московские супермаркеты предлагают свой историко-художественный фрактальный нарратив, начиная ТЦ «Охотный ряд» с его стилизациями московского средневековья, классицизма и модерна на разных подземных этажах и заканчивая комплексом гипермаркета «Крокус-Сити».