Фракталы городской культуры - [21]

Для новых столиц, построенных, что называется, «в чистом поле», характерна симулятивная или инвентивная коллажная техника «исторических» репрезентаций. При этом новая столица почти всегда стремится к созданию собственного историко-культурного «алтаря», предметы для которого могут быть либо перевезены из старой столицы (как, например, делали древнерусские князья с некоторыми соборными иконами), либо извлечены из собственных археологических или мифологических недр нового столичного региона (подлинные или предполагаемые артефакты исторических «раскопок» в широком смысле этого слова).

Построение нового социокультурного аттрактора предполагает наличие особого пространства свободы и детерминизма, изменчивости и устойчивости, которое в полной мере предоставляет новая столица, воздвигаемая на социально и культурно неосвоенной территории. Перенос столицы в уже сложившийся провинциальный город ставит гораздо более сложную задачу ко-эволюции разных темпо-миров и интеграции разных пространственно-архитектурных элементов и структур в единую мета-устойчивую социокультурную систему.

«Странный» аттрактор площади Европы (Москва)

В самом сложном положении оказываются столицы, перенесенные в уже существовавший, в том числе нестоличный город, имевший свою собственную особую историю, иногда существенно отличающуюся от общенациональной. Это может быть город, сохранивший знаки былой принадлежности другому народу и/или государственной системе, как например, Калининград – бывший германский город Кёнигсберг и столица одноименной российской области, или Берлин – бывшая столица социалистической ГДР и нынешняя столица ФРГ. Даже современная Москва находится в ситуации культурного переноса западной экономической модели столичности на семиотически «плотно застроенное» пространство советской столицы.

Что касается Москвы, в целом, в рамках столичной градостроительной политики попытки «вырваться» из сложившейся фрактальной структуры российской столицы вовне, на более широкое геокультурное – европейское – пространство, пока не слишком удачны. Например, приходится признать, что не удалось «встроиться» во фрактал более высокого порядка с помощью искусственно созданного аттрактора – площади Европы (2002 г.) на территории перед Киевским вокзалом.

Во-первых, новообразованная площадь разрушила фрактальную транспортную сеть на этом участке: теперь там постоянные пробки и хаотические парковки, образующие в определенном смысле «инородную» зону. В исследованиях по медицине нарушения фрактальных структур в организме человека диагностируются как онкологические изменения[112]. Более того, антропологи доказывают, что «агрессивная» застройка города, которая осуществляется без учета его фрактальной структуры, имеет типологические характеристики злокачественного образования[113]. Во-вторых, несмотря на необычное архитектурное решение, площадь в центре транспортного коллапса не смогла и не стала пространственным социокультурным аттрактором (любимым местом отдыха), и, наконец, географически и семантически она «вклинилась» чужеродным элементом во фрактальную связь «Москва – Киев», поскольку европейское направление в московской пространственной структуре связано не с югом и направлением на Киев, а с западом и с Белорусским вокзалом. Примечательно, что абстрактная скульптурная композиция фонтана «Похищение Европы» (скульптор Оливье Стребель), подаренная Москве бельгийским правительством, больше напоминает обломки аттрактора Лоренца, чем героев известного древнегреческого мифа. Получилась визуальная проксемическая метафора нереализованного перехода на европейский социокультурный аттрактор.

Похожие трудности испытывает новая столица Казахстана Астана. Очевидно, что сейчас в новой казахской столице происходит переход от концептуального аттрактора «поднятая целина» (существовавшего в городе Целиноград и ныне деактуализированного) к некоторому иному аттрактору, контуры которого пока только-только намечаются. Вполне вероятно, таким концептуальным гиператтрактором станет идеографический образ «центр Евразии».

Case-study: Санкт-Петербург, Бразилиа, Астана

Интересную информацию для размышления может дать анализ градостроительных планов новых столиц, осуществленных в разные времена и в разных странах в рамках радикальной смены социокультурного суператтрактора: Санкт-Петербурга, задуманного как «окно в Европу», Бразилиа в программе «быстрого скачка» (идея переноса появилась гораздо раньше, сразу после объявления независимости Бразилии от Португалии в 1820-х гг.) и Астаны как геополитического центра независимого Казахстана и центра Евразии.

Все три столицы имеют схожую конфигурацию главной (первоначальной) оси города относительно окаймляющей линии воды – будь то Нева, искусственное озеро Paranoá или река Есиль. Самое значимое здание, представляющее собой социокультурный аттрактор новой государственной системы (Адмиралтейство, президентский Дворец Авроры, президентская резиденция «Акорда») располагается как раз в изгибе водной границы. Интересно, что Санкт-Петербург и Астана имеют дополнительные знаковые архитектурные формы на другом берегу (Петропавловская крепость и Дворец мира и согласия). Однако эти объекты имеют совершенно разные смысловые векторы: Петропавловская крепость с собором Петра и Павла внутри являлась началом города, в своей фрактальной структуре несла коннотации к идеальному городу средневековья и означала военную и духовную защиту. Дальнейшее развитие города как социокультурного фрактала шло на основе заданного инициатора. В Астане Дворец мира и согласия был на некотором этапе завершающим на пространственно-смысловой оси нового столичного района, т. е. означал тем самым цель всей будущей эволюции казахстанской антропо-социокультурной системы. Но поскольку Казахстан еще находится в поиске своего независимого пути, столь же динамично ведется формирование соответствующего столичного социокультурного аттрактора, о чем свидетельствует воздвижение напротив Пирамиды Дворца Независимости. Появившийся на другом конце семантико-пространственной оси торгово-развлекательный центр «Хан Шатыр», отсылающий своей формой к шатрам древних кочевников, взял на себя знаковые функции репрезентации Начала казахской истории.