Фракталы городской культуры - [16]
В основе столичного фрактала всегда полагается древний (исторический) или сконструированный (постмодернистский) космогонический миф, т. е. миф о происхождении и развитии государства. Любая столица, имеющая многовековую историю или возникшая в новейшие времена, представляет собой своего рода пространственно-смысловое ядро национальной культуры (фрактальный инициатор) и воплощает в себе «текст» общегосударственной идеи. Начинаясь обычно с небольшого укрепленного поселения (крепости, кремля и т. п.), древняя столица всем своим ставшим со временем эклектическим архитектурным пространством, всеми визуальными и вербальными культурными «текстами» связана с историческими и геополитическими вехами (точками бифуркации) страны и народа. В ходе исторических (эволюционных и революционных) преобразований культурное пространство столицы стихийно или планомерно превращается в коллаж, собранный из образов, символов и референций, принадлежащих одновременно общегосударственной истории и событийному ряду региональных культур. Однако этот на первый взгляд разнородный микс столичного культурного пространства есть ни что иное, как проявление динамического хаоса, присущего любой сложной саморегулирующейся системе, к каким, безусловно, относится любой крупный город.
Следствием неизбежной мультикультурности столичного мегаполиса становится превращение его в мультифрактал. Мультифрактал – это комплексный фрактал, который задается несколькими последовательно сменяющими друг друга алгоритмами, каждый из которых генерирует паттерн со своей фрактальной размерностью[101] (см. раздел «Типы фракталов в городской культуре» первой главы). Соответственно, столичный мультифрактал имеет несколько центров притяжения (аттракторов) со сложной взаимной корреляцией. Так, в любом столичном мегаполисе существуют пространственные аттракторы (престижные районы, центры потребления), временные аттракторы (суточные ритмокаскады), социокультурые (театры, музеи, стадионы, парки), идеографические (образы вождя, государственные флаги над административными зданиями и т. п.).
Необходимо отметить, что мультифрактальная структура столицы, имеющей долгую историю, всегда содержит «белый шум», обломки прежних фракталов. Примером исторической памяти городского пространства являются московские топонимы, сохранившиеся от фрактальной структуры «Советский Союз»: Алма-атинская, Таллиннская и Ташкентская улицы, Рижское шоссе, Украинский, Самаркандский и Литовский бульвары и т. п., кинотеатры «Баку», «Ашхабад», «Киргизия». В социокультурном пространстве российской столицы все еще можно найти фрагменты некогда существовавшего концептуального гиперфрактала «Страны социализма»: Варшавское шоссе, Пражская улица, площадь Хо Ши Мина, улица Вильгельма Пика, кинотеатры «Будапешт», «Гавана», «Улан-Батор» и пр. Такими же обломками фракталов «Российская империя» и «Московская Русь» оказываются Тверская-Ямская улица, Большой Каретный переулок, Сухаревская площадь, Покровские ворота, Земляной вал, Толмачёвский переулок и т. п.
Новая столица, поднявшаяся «с нуля», воспроизводит тот же принцип репрезентации историко-политических и мифологических пластов единой государственно-национальной культуры, собранной из фрагментов локальных культур и региональных культурно-исторических «текстов». Происходит это, правда, уже иными средствами: с помощью «глокальных» архитектурных и рекламных кодов постмодерна (см. раздел «Фрактальные модели новых столиц» второй главы).
Для внешнего наблюдателя (нерезидента) чаще всего именно столица становится и точкой входа в гипертекст «иной» культуры», и символическим репрезентантом (предфракталом) той или иной страны и локальной/региональной культуры. Семиотическая уникальность любой столицы формируется во всех репрезентативных системах – через архитектурно-ландшафтное пространство столичного мегаполиса, его звуки, ароматы и запахи, его водные и огненные феерии. Во время путешествия восприятие «другого» пространства максимально сенситивно, телесно, чувственно и одновременно чрезвычайно семиотизировано. Туристы, как указывает Дж. Урри, «прокладывают путь между непосредственным восприятием внешнего мира, в котором они физически перемещаются…, и дискурсивно опосредованными чувственными ландшафтами, в которых артикулирован социальный вкус и различие, идеология и значение»[102]. Все поглощается, ощущается и осмысливается в холистическом смысле – в качестве символической квинтэссенции локальной культуры. Каждый пейзаж, архитектурный элемент, высота домов и ширина улиц, каждый кусочек местной еды, каждый запах или звук, каждый жест, необходимый в социальной и физической коммуникации, – все для путешественника есть часть, концептуально равная целому, а именно всей культуре. В этом же смысле один город, посещенный туристом, – обычно это именно столица, – оказывается равен всей стране и ее культуре в целом. Образы, выделенные из столичного пространства отдельными индивидуумами или средствами массовой информации, сразу начинают выступать как символические референты этой культуры, из которых в зависимости от применяемых культурных кодов извлекаются те или иные означаемые «другой» культуры. Некоторые национальные артефакты и социокультурные практики (Статуя Свободы, французский поцелуй, русский балет и т. п.) превращаются в «гиперсимволы» своих культур. На генерализирующую сущность символа в свое время обращал внимание А. Ф. Лосев:
