Фракийская книга мертвых - [12]
— Мне не стоило рассказывать о себе вчера, — кротко признал Максим. — Это создало уйму дополнительных проблем.
— Что же вы обнаружили в Клуж-Напоке, Максим?
— Больше ни слова! — оборвал он меня.
— Очень жаль. Я ведь думала, мы единомышленники.
Максим упорно молчал. Комната прослушивается, вдруг осенило меня. Но можно передавать друг другу записки, как в советских фильмах. Я не замедлила вырвать из тетради листок. Написав: «Максим, ты со мной?», протянула. Он кивнул, чуть улыбнулся и, пожелав приятного аппетита, вышел.
Сегодня Борис принес сенсационную новость: в одном из залов третьего уровня нашли-таки двуязычный текст. Надпись на архаическом греческом гласила: «Скорпион, жалящий себя, да будет погребен в одиноких мирах до полного исцеления». В тот же вечер я, торжествуя, составила первый греко-фракийский словарик.
Но успешное решение головоломки вызвало целый шквал новых вопросов. Явная родственность некоторых корней латинским прототипам свидетельствовала либо о том, что текст принадлежал поздней эпохе римского владычества на Балканах, либо о древнем родстве самих рассматриваемых языков. Далее, употребленные краткие формы местоимений, глагольные формы оптатива и каузатива были чрезвычайно похожи на германские и балто-славянские аналогичные формы. Даже из имеющегося материала можно было сделать уже вывод о роли фракийского как матрицы при формировании лингвистического аппарата у многих европейских народов, в том числе русского. Мне вспомнились яростные дебаты по поводу подлинности «Велесовой книги», язык которой поразил славистов степенью своего несоответствия научным ожиданиям: точно так же и зазвучавший фракийский казался компиляцией, ремейком придунайских говоров. Но разве не принадлежала Великой Фракии вся территория Южной Европы до берегов Днепра? Фракийские жрецы называли себя бессы; в македонском и ныне бытуют словоформы беса (клятва), бесный (верный). В русском благодаря усилиям христианских миссионеров бес перешел в разряд мелких демонов. Видимо, некогда он был языческим богом, наследником египетского Беса и его женской ипостаси Баст; архаичность этих персонажей ощущалась уже древними египтянами с их зооморфным пантеоном, что говорит об устрашающей древности. Поскольку торговые связи никогда еще не приводили к импорту богов, остается предположить наличие общих корней у этих двух древних народов.
Найденный ключ позволил иначе истолковать некоторые известные с начала ХХ века надписи на фракийском. За два дня я перевела также кое-что из накопившегося у нас с начала работы в святилище материала. Поражало однообразие текстов. Большей частью это были лаконичные сентенции вроде афоризмов Козьмы Пруткова или занимающие целые периоды рассуждения о различиях в природе вещей. Иногда, правда, удавалось уловить проблески своеобразного юмора, иногда — отсылки к неизвестным авторитетам и источникам. Ни следа какой-либо хронологической системы, имен царствующих особ с датами правления и так далее. Я быстро поняла, в чем дело. Святилище было слишком специально предназначенным, его экзистенциальная эзотерическая функция не допускала загрязнения профанной информацией.
Борис был недоволен: все это не то, что он искал. Прогресс в работе сошел и вовсе на нет, когда я приступила к анализу следующей порции текстов. В них что-то было не так. Буквы почти те же, слова послушно складывались в фразы, но я не улавливала их смысла. Текст изобиловал сложными существительными, причем отдельные корневые части звучали более-менее внятно, но слова в целом получали оттенок абсурдности, как, например, между-приходящий, пред-возвратить-дар, смено-горие. Возможно, это нечто вроде философских терминов, решила я. Во все времена подобная форма дискурса оставалась малопроницаема для простых пользователей языка.
Однажды Борис, просматривая файлы с результатами работы, с деланной небрежностью произнес:
— Тебя разыскивает твой сын. Собственно, он уже здесь и с минуты на минуту может явиться. Не знаю, как ему удалось. Упорный малый. Видимо, не напрасно ты наводняла сеть воплями о помощи. Конечно, я мог его устранить сразу после въезда в страну. Но упустил из виду, что вы носите разные фамилии, поэтому, к сожалению, опоздал. Ошибку можно будет исправить сегодня. Но можно оставить парня в живых. Все зависит от твоего поведения, Лидия.
— Что ты имеешь в виду? — губы плохо меня слушались.
— Мы наложим грим. Он не должен узнать тебя при встрече. Одно неосторожное слово, движение, взгляд… Не хотелось бы причинять тебе такую боль.
— Я давно не сомневаюсь в том, что ты подонок. Если с сыном что-то случится, можешь сразу убить и меня.
— Да, разумеется, — рассеянно кивнул.
За меня взялись круто. Остригли, волосы выкрасили в идиотский рыжий цвет. Наложили вульгарно-яркий макияж. Чуть не стошнило от своего вида в зеркале. В тот день никто не пришел. Вечером я смыла с себя всю дрянь, а наутро меня снова ею покрыли. Я не могла работать, тупо читала скачанную из какой-то библиотеки книжку, когда вошел Андрюша. Я уже год не видела моего мальчика. Как он похудел, вытянулся…
— Виктория Михайловна как раз руководит отделом по связям с населением. Собственно, отделом это можно назвать с натяжкой. Газета наша малотиражная, и штат соответствующий. Виктория Михайловна, познакомьтесь, Андрей Софрин, турист из России. Проводит в некотором роде частное расследование. Ищет мать. Побеседуйте, а я пока просмотрю нашу базу данных, не найдется ли какая-нибудь зацепка. — Борис пододвинул стул к компьютеру.
«Иглу ведут стежок за стежком по ткани, — развивал свою идею учитель. — Нить с этой стороны — жизнь, нить по ту сторону — смерть, а на самом деле игла одна, и нить одна, и это выше жизни и смерти! Назови ткань материальной природой, назови нить шельтом, а иглу — монадой, и готова история воплощенной души. Этот мир, могучий и волшебный, боится умереть, как роженица — родить. Смерти нет, друзья мои!».
«Я стиснул руки, стараясь удержать рвущееся прочь сознание. Кто-то сильный и решительный выбирался, выламывался из меня, как зверь из кустов. Я должен стать собой. Эта гигантская змея — мое настоящее тело. Чего же я медлю?! Радужное оперение дракона слепило меня. Я выкинул вперед когтистую лапу — и с грохотом рухнул, увлекая за собой столик и дорогой фарфор».