На вельможу вдруг что-то нашло. Он взял в руку тяжелый кованый табурет и с размаху опустил его на голову Фракийца. Пес упал, как подкошенный, к ногам патриция. По полу медленно поползла кровь.
В первое мгновение вельможа испытал глубокое радостное облегчение, как будто избавился от давнего тайного врага. Ему стало легче дышать. Он с тупым любопытством рассматривал поверженного пса, бока которого еще тяжело вздымались. Но какое-то странное беспокойство смутно зашевелилось в нем. Что-то было очень легко, подозрительно легко. Какая-то легкая победа, что-то было не так. Было ощущение, что вельможа сразился со слабым ребенком. Присмотревшись повнимательней, вельможа вдруг заметил, что Фракиец чудовищно исхудал. Сквозь густую шерсть при вздохе отчетливо проступали ребра.
Патриций провел дрожащей рукой по живым мощам по имени Фракиец, упал рядом с псом и в голос зарыдал, обнимая его. Прибежали рабы, тщетно пытались оттащить хозяина от истекающего кровью пса, но тот голосил и требовал врача для Фракийца. Наконец врач осмотрел рану пса и заверил хозяина, что удар пришелся вскользь, рана не опасна. Пес просто ослаб от голода.
Тут же патриций узнал из причитаний рабов, что со дня отъезда хозяина Фракиец изменил поведение. Он потерял аппетит, занял кабинет хозяина и выходил оттуда крайне редко. В день, когда жена патриция ушла из дома, Фракиец пришел на ее половину и устроил там погром, изломав и испачкав все, что мог. Потом он окончательно оккупировал кабинет, не пуская рабов дальше порога. Иногда ночью рабы слышали тихое поскуливание. Это был первый случай, когда они вообще слышали голос Фракийца. За неделю до приезда хозяина он перестал есть, а два дня назад отказался и пить. Вчера раб поставил ему миску под нос, а Фракиец встал и, идя на него грудью, вытеснил из кабинета. Потом лег и больше не вставал. И вот, дождался.
Фракийцу обмыли и перевязали рану. Хозяин плакал и просил прощения, рыдая, настоял, чтобы пса уложили к нему на ложе. Фракиец, очнувшись среди ночи, сполз с ложа и молча уполз от хозяина. Хозяин промучился какое-то время и пришел к псу на подстилку. Заснул, обнимая Фракийца.
С тех пор прошло лет пятнадцать. Патриций отошел от государственных дел, поселился на уединенной вилле и увлекся учением Будды. Фракиец теперь уже дряхл и почти слеп. Патриций никогда не говорит, что он думает о Фракийце, видимо, боясь, что тот услышит. Иногда на закате они сидят рядом, и Фракиец кладет тяжелую седую голову на колени вельможи. Его белесые глаза слезятся, а губы навеки искривлены надменной гримасой.
— Он никому не служит, — с гордостью говорит патриций. И Иуда понимал, что вельможа не осмеливается произнести: «Он просто любит».
«А ведь Фракиец теперь уже умер, поди», — подумал Иуда с грустью.
