Фотографическая карточка - [8]
Молодой человек и теперь не стал скрывать своего положения, запросто признавшись в том, что его средства довольно умеренны и что он поступает глупо, не избрав никакой профессии. Но затем он серьезно добавил, что никак не может решить, из чего ему лучше извлекать выгоду: из склонности людей к сутяжничеству, из их недугов, духовных потребностей или из их легковерия. В результате он никак не мог определиться и все еще размышлял, как бы приобрести богатство, которое можно будет тратить не задумываясь.
— А как вы считаете, миссис Фоксборо, на что мне обратить внимание? Я твердо верю в свои способности во всем, а это всегда внушает веру и публике.
— Честное слово, не могу сказать, — ответила миссис Фоксборо, рассмеявшись. — Если бы это было так, то много известных мне дам заняли бы совсем иное положение на сцене, так же как и многие мужчины. Вера в себя не всегда находит отклик у публики, а тщеславие не есть отличительная особенность вашего пола.
— С этим я согласен. Однако женщины склонны гордиться только своей внешностью, а нашей гордости нет конца во всем. Я знаю одного человека, который постоянно выставлял напоказ свои воротнички, а другой — ботинки… А вы намерены выступать на сцене, мисс Фоксборо? — спросил Морант Нидию, переменив тему разговора.
— О! Этот вопрос из той же категории, что и выбор вашей профессии, мистер Морант: он еще не решен.
— Нид сделает так, как пожелает, — вмешалась мать. — Выступать на сцене у нее нет надобности, да и вряд ли она появится. А теперь, мистер Морант, мы оставим вас за вашим кофе и сигарой минут на десять, чтобы надеть шляпки, а после вместе отправимся в «Сирингу». Идем, Нид.
«Сколько лет я выбирал себе занятие, — рассуждал сам с собой Герберт, лениво покуривая сигару, — но так ничего и не придумал, а теперь мне кажется, что лучше сцены ничего и быть не может. Чертовски вкусный обед! И какая очаровательная женщина эта миссис Фоксборо, а ее дочка просто прелесть!»
Скоро горничная пришла доложить, что карета подана. Дамы в шляпках и накидках уже ожидали Моранта в передней.
— Я оставлю вас с Нид в моей ложе, — сказала миссис Фоксборо, — развлеките друг друга, пока я буду занята.
Сидя в прекрасно убранной ложе с хорошенькой собеседницей, Герберт Морант порой посматривал на сцену. Там шел балет. Молодой человек не переставал радоваться тому, что, защитив оскорбленную добродетель, получил столь щедрую награду.
— Если рыцарей Круглого стола награждали за подвиги так же, как вы и ваша матушка наградили меня сегодня, — сказал Герберт, — то немудрено, что они только и делали, что разъезжали по свету, чтобы защищать несчастных дев.
— Наверно, девы угощали их за это, — ответила Нидия, — хотя, может быть, в это угощение не входили сигары и ложа в балете. Жаль, что я вчера так сильно испугалась, а то подарила бы вам свою перчатку — вы бы прикололи ее к шлему, то есть шляпе, если бы вы, конечно, попросили.
— А если я попрошу теперь?
— О, вы не попросите — взгляните, она на восьми пуговицах, а королева Гвиневера и ее дамы наверняка давали рыцарям коротенькие перчатки, да еще шерстяные. Я не испытываю благоговейного трепета перед стариной.
— Ваше мнение в обществе не разделяют. Мы трепетно относимся к старинным картинам, мебели, старым книгам, фарфору, — словом, ко всему, что называется стариной. Так есть у вас желание играть на сцене?
— Да, мне хотелось бы попробовать себя в этой профессии. Какая девушка, воспитанная так, как я, и не лишенная честолюбия, не пожелала бы этого? Какая еще женщина, кроме талантливой актрисы, может лицезреть всю публику у своих ног? Стать королевой на сцене для женщины даже приятнее, чем быть королевой на троне.
— Это не ваши собственные мысли, мисс Фоксборо, — заявил Герберт Морант, изумленный глубиной рассуждений шестнадцатилетней девушки, — вы повторяете слова матери, так ведь?
— Вовсе нет. Но отчасти вы правы: это идеи моего отца, а не мои. Он так часто говорит об этом, что я не могу забыть его доводов. Я знаю, что ему были бы приятны мои успехи на сцене, однако знаю и то, что могу поступить как захочу.
— И вы намерены попытаться?
— Может быть, я еще не знаю. Конечно, образование позволяет мне сделать это, но мне жаль так распоряжаться хорошим воспитанием.
— Не мне давать вам советы такого рода, но мне показалось, что миссис Фоксборо не очень-то желает, чтобы вы пошли в актрисы, — заметил Морант. — Вам кто-то кланяется, — прибавил он, указывая Нид на господина в кресле, который явно старался привлечь ее внимание.
— Это мистер Кодемор, — произнесла девушка, отвечая на поклон, — друг отца. Я точно не знаю, кто он, — то ли театральный агент, то ли держатель театра в провинции.
Смуглый, худощавый, с лицом еврейского типа, мистер Кодемор имел такую поразительную внешность, что она сразу бросалась в глаза. Он не был безобразен, вовсе нет, но его зоркие черные глаза, слегка изогнутый нос и тонкие, плотно сжатые губы делали его похожим на ястреба. Улыбаясь, он показывал свои белые ровные зубы, а на улыбки этот человек не скупился. Мистер Кодемор был невероятно мягок в общении, но опытный физиономист легко заметил бы, что за этим мурлыканьем кроются замашки тигра, и угадал бы в Кодеморе жадного и мстительного человека. Хищный и бессовестный, он извлекал пользу из слабости близких людей. Главный его доход составляли театральные спекуляции.
