Фото на развалинах - [18]

Шрифт
Интервал

— Нельзя. Сказал: иди отсюда, значит иди.

— Ну пожалуйста.

— Нечего там делать.

— А если я вам сто рублей дам? — уже без надежды спросил я.

— Ты? — старик усмехнулся.

Я вспомнил, как я выгляжу, и сказал, закатывая рукав:

— А у вас бинта нет? Я руку порезал.

— Бинт есть, — сказал дед, — а на мост всё равно нельзя.

— Тогда не надо, — я отвернулся, — я, может быть, историю города изучаю… Что Вам, жалко, что ли?

Дед промолчал, и я медленно пошёл обратно к ограждению. Так всегда — мои слова разбиваются о людей и ничего для них не значат. Ни для матери, ни для Наташи, ни для вот этого сонного сторожа.

Я перевалился через забор и, грязный и расстроенный, побрёл домой. В автобус в таком виде лезть было глупо. Я шёл медленно, пиная попадающиеся под ноги пластиковые бутылки и прочий мусор, какого на улицах полно, и думал, что всё наладится. И я стану счастливым. После всех неприятностей должно было случиться что-то доброе. И тогда Наташа меня полюбит.

• • •

Так плохо у нас дома не было ещё никогда. Мать пила и, пьяная, терзала пианино. Из-под её пальцев неслась «Лунная соната», от ошибок звучащая ещё надрывней, чем всегда. Потом она бросала инструмент и шла ко мне, чтобы разреветься и сказать, что я вот-вот уйду от неё к отцу, и она останется одна. А тогда уже непременно умрёт. Потом она злилась и кричала, что лучше бы я не рождался. Я каменно молчал. Мне тоже было тяжело, и от этой тяжести в душе я не мог решить, что говорить. Я знал, что она права — если я уеду к отцу, она сопьётся и умрёт. А если я останусь с ней? Всё равно сопьётся, только я буду это наблюдать. Куда ушёл отец? Жить один? Никогда не поверю. Жить с другой женщиной? Зачем тогда ему я? Я не хочу идти к чужой тётке! Будет он мне звонить, если я останусь? А деньги он нам будет давать? Или другая женщина родит ему другого сына, и отец окончательно обо мне забудет?

Мыслей было много… слишком много, чтобы обдумать все и что-то для себя решить. В четверг я снова прогулял школу. Не было сил идти туда и улыбаться Алиске, разговаривать с ней, видеть Наташу. Я лежал в комнате и смотрел на стену с фотографиями жутковатых, пустых зданий. А может, это и есть высшее счастье — быть разрушенным дотла, чтобы с тобой уже никто и ничего не мог сделать…

В обед мать выбралась из своей комнаты и отправилась к пианино. Я заткнул уши руками и вдруг разревелся. Было что-то ужасно обидное во всём, что произошло. Обидное и неправильное. И было что-то гадкое в этом доме.

Я встал и решил, что пойду на факультатив. Там сяду в уголок и отмолчусь. А когда вернусь, мать уже устанет играть, напьётся и уснёт. Может быть. Я умылся, с некоторым любопытством глядя в зеркало на свою заплаканную физиономию. Давненько мне не случалось реветь. Но вроде не заметно.

На занятие я пришёл на семь минут позже его начала, и застал в классе неожиданную картину — на двух сдвинутых партах стоял торт, пакетики с конфетами и печеньем, газвода в полторашках, а вокруг суетились девчонки. Алиски среди них не было. Наташа первая меня увидела и ехидно сказала:

— О, Фёдоров, поесть на халяву пришёл. Еду он нюхом чует.

— Вообще-то я учиться пришёл, как моим предкам великий Ленин завещал, — огрызнулся я, — а вы что, класс со столовкой перепутали?

— Фёдоров, не хами, — миролюбиво сказала Ольга, — мы областной танцевальный конкурс выиграли. У Наташи первое место, у меня — второе. Решили вот отпраздновать.

И тут в класс вошёл историк с упаковкой пластиковых стаканчиков в руках. Значит, эта тусовка была им одобрена. Значит, в школе всё идёт своим чередом. Всем весело, у всех есть дело. Один я как дурак валяюсь дома и страдаю от того, что моя жизнь так дурацки повернулась.

— О, Елисей, — неподдельно обрадовался Карбони, — хорошо, что ты пришёл, разбавишь девичий коллектив.

— Коллектив бы и обошёлся, — нарочно громко сказала Наташа.

— Да и пошли вы, — ответил я, — я ваше печенье есть и не собираюсь.

После этого я пробрался за последнюю парту, сдвинул за ней два стула и, подложив рюкзак под голову, улёгся. Карбони что-то говорил Наташе насчёт меня, наверное, призывал мириться, но мне было всё равно. Я представил, что я в этом кабинете один. Закрылся и лёг поспать. И мне очень даже тепло и удобно. А шумят где-то далеко отсюда…

Боковым зрением я заметил, как ко мне через парту наклонился кто-то из девчонок. Не приглядываясь, кто это, я показал средний палец. Любопытная тут же смылась. Лежать на стульях было жёстко и непривычно, но я постарался себе доказать, что это место сейчас — лучшее из возможных. Обычно я не могу долго лежать тихо — я даже если дома на диване лежу, то кручусь, и ночью переворачиваюсь так часто, что простыня к утру сбивается в комок. Отец говорит, что это нервы. Странно, что нервы у меня только ночью, а днём я относительно спокойный. Впрочем, теперь всё возможно. Вот уже днём реветь начал… Но сейчас мне надо было быть незаметным…

Я осторожно повернулся на спину и сложил руки на груди «а-ля труп». В голове играла «Лунная соната». Куда делась Зеленина? Простудилась на нашем свидании? Наверное, она мне звонила, а я телефон отключил и не знаю об этом…


Еще от автора Светлана Витальевна Пономарева
Точка бифуркации

Где та поворотная точка, в которой жизнь Тимофея свернула с привычной колеи? Вот он ждёт автобус номер двенадцать. Утром. И следующим утром тоже. Едет в школу, после уроков – к друзьям. На танцы. Иногда – на соревнования: городские, областные, всероссийские. Общается в соцсетях. Ложится спать. И где же, где в этом графике тот миг, после которого ничто не будет по-прежнему? И где поворотная точка в жизни Марины? После уроков – сразу домой. Из дома лишний раз – ни ногой. Да и что там делать, за пределами дома, в шумном мире, где ты, в отличие от остальных, не слышишь ни звука? С людьми из этого мира Марина встречается нечасто – разве что по утрам, в автобусе номер двенадцать… «Точка бифуркации» – реалистическая, психологически достоверная и глубокая книга, полностью сосредоточенная на настоящем: на нашем времени, на неповторимом моменте из жизни, на эмоциях «здесь и сейчас».


Боишься ли ты темноты?

Ярославу было 14 лет, когда он потерял обоих родителей в автокатастрофе и едва выжил сам. После всех больниц он попал в обычный детский дом, где живут дети, хлебнувшие в жизни горя, предательств и унижений.Потом в детский дом пришел работать ночным воспитателем Сергей, служивший в Чечне. Непросто было Сергею довести до конца решение взять под опеку трудного подростка. Но верность Сергея своему слову и поддержка его матери преодолели все преграды, Ярослав снова обрел семью и дом.


Город без войны

Альтернативный мир, похожий на наш на рубеже XX и XXI веков. Здесь телевидение, мобильная связь и интернет не то вышли из употребления, не то вовсе не были изобретены. Безымянный город, где разворачивается действие романа, мог бы располагаться где угодно на карте нашей страны, а атмосфера чем-то напоминает знакомое нам прошлое - но что за события в его истории опустошили целые кварталы и заставили обнести границу колючей проволокой? Уже не один десяток лет город воюет с соседним Энском. Правда, торжественных сводок о сплочении народа перед лицом ненавистного врага мало, чтобы жители города забыли о том, как много их разделяет.


290 миллионов лет назад и далее

Мама задержалась на Марсе, а папа срочно улетел в Сибирь. Одиннадцатилетняя Лиза вместе с верным роботом Боббе отправляется в Космический центр Института времени – погостить у дяди и подготовиться к концерту: ей предстоит читать стихи Заболоцкого. Никто пока не знает, что в Институте готовится настоящая диверсия… Одна роковая случайность – и Лиза вместе с группой ученых попадает в совершенно незапланированную экспедицию в пермский период. Материки имеют непривычные очертания, а динозавры еще даже не появились.


Рекомендуем почитать
Авирон

Из глубины веков дошла к нам легенда о чудотворце и пророке Моисее. Это мифическое сказание о вожде, вознесенном библейской историей на пьедестал святости, издавна привлекает художников, писателей, композиторов, скульпторов разных времен и народов. К числу интересных, талантливых толкований библейского сюжета относится и повесть «Авирон». Для старшего школьного возраста.


Волчья лощина

Волчья лощина — живописный овраг, увитый плющом, с множеством цветов на дне. Через Волчью лощину Аннабель и её братья каждый день ходят в школу. Неподалёку живёт покалеченный войной безобидный бродяга Тоби. Он — друг Аннабель, благодаря ему девочка получает первые уроки доброты и сострадания. В Волчьей лощине Аннабель впервые сталкивается со школьной верзилой Бетти Гленгарри. В Бетти нет ничего хорошего, одна только злоба. Из-за неё Аннабель узнаёт, что такое страх и что зло бывает безнаказанным. Бетти заражает своей ненавистью всех в Волчьей лощине.


Колькина тайна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Красная легенда на белом снегу

Повесть о драматических событиях, связанных с борьбой народа манси за Советскую власть.


Встречи в горах

Лакский писатель Абачара Гусейнаев хорошо знает повадки животных и занимательно рассказывает о них. Перед читателем открывается целый мир, многообразный, интересный. Имя ему - живая природа.


В джунглях Юга

«В джунглях Юга» — это приключенческая повесть известного вьетнамского писателя, посвященная начальному периоду войны I Сопротивления (1946–1954 гг.). Герой повести мальчик Ан потерял во время эвакуации из города своих родителей. Разыскивая их, он плывет по многочисленным каналам и рекам в джунглях Южного Вьетнама. На своем пути Ан встречает прекрасных людей — охотников, рыбаков, звероловов, — истинных патриотов своей родины. Вместе с ними он вступает в партизанский отряд, чтобы дать отпор врагу. Увлекательный сюжет повести сочетается с органично вплетенным в повествование познавательным материалом о своеобразном быте и природе Южного Вьетнама.