Формула моей любви - [49]

– Мне этот человек не нравится, и никогда не нравился, и никакой работы у нас с ним не получится.

Клавдия стояла на своем – не хочу больше и не буду, начальство настаивало, возмущалось и грозило. Клавдия говорила: «Тогда увольняйте!» Начальство принималось уговаривать, она отвечала: «Да не хочу я с этим козлом работать и не буду, и вообще с меня хватит».

Закончилось тем, что начальство – на то оно и начальство – укатало-таки взбрыкнувшую было подчиненную, но на ее условиях.

Первое, что потребовала Клава, – работать она будет исключительно с тем человеком, которого выберет сама и только после предварительной встречи с кандидатом, разговора и пробных записей.

Второе – никакой сплошной «толерантности за ваши деньги» и «опускания», кого закажут, не будет категорически. Третье – никаких «мужественных» разоблачений тех, кто уже не опасен, потому что почил с миром или уже просто не имеет никакого влияния и связей, тоже не будет. И четвертое – проверять она будет любую информацию досконально и подробно.

Ну в этом издательство было заинтересовано не меньше нее самой и всячески поддерживало Клавдию.

Все, договорились. И пошло новое дело у Клавдии Невской, и пока это было ее основной работой.

Нет, точно с ней что-то странное происходит! Ну нельзя же второй день подряд вертеть в голове сплошные воспоминания! Она вообще-то думала о том, как себя обезопасить от мадам Карно, а вместо дельного решения опять погрузилась в прошлое, как старушка какая, вздыхающая об ушедшей молодости и том залетном молодце.

Надо с этим завязывать.

– Почему вы позволяете себе опаздывать? – с порога наехала на нее Эльвира Станиславовна, находящаяся в крайней степени раздражительности, отчего, видимо, и пошла открывать дверь сама.

– Извините великодушно, – тоном рапортующего солдата отчеканила Клавдия, – была насильственно задержана гражданкой иностранного государства мадам Анжели Карно.

– Зачем? – спросила старуха прокурорским тоном, посверлив девушку взглядом.

– По ее личным делам, – рапортовала, дурачась, Клавдия и произнесла нарочито просительно: – В дом-то пустите? Чайку бы с дороги.

– Входите, – отступив в сторону, пропустила ее хозяйка, захлопнула за ней дверь и величественно поплыла впереди Клавдии в гостиную, назидательно поучая: – В вашем положении, барышня, не чаи надо пустые гонять, а обязательным порядком необходимо хорошо питаться.

– В каком положении? – переспросила Клавдия.

Ну так, на всякий случай.

– Неужели вы думаете, Клавдия, что я могу не определить, что женщина находится в положении. Я давно поняла, что вы ждете ребенка.

– Жду, – подтвердила Клава и поинтересовалась: – И что, это может как-то повлиять на нашу работу?

– Рассчитываю на то, что мы закончим мемуары до того, как вам станет трудно ко мне ездить.

– А уж как я на это рассчитываю, – поддержала ее Клава.

– Садитесь, – широким жестом указала на накрытый к чаю стол хозяйка. – Будет вам и чай, и правильное питание. Люся вон расстаралась, всякие десерты творожные приготовила и закуски.

– Вот спасибо-то, – все дурачилась Клавдия.

Сели за стол, Люся появилась откуда-то сбоку как-то незаметно и неслышно, как материализовавшаяся тень, принесла кипяток в большом фарфоровом чайнике, теплые еще плюшки прямо из духовки. Пока разливали чай, и Клава, обнаружившая, что всерьез проголодалась, налегала на десерты с плюшками, а хозяйка потягивала величественно из чашки свой напиток и закусывала крыжовенным вареньем, ни о чем не говорили. Но когда Люся, осмотрев стол и, видимо, получив какой-то знак от хозяйки, решила, что тут и без нее справятся, и так же беззвучно удалилась, Эльвира Станиславовна потребовала ответа:

– Так что она от вас хотела?

И Клавдия замерла на пару секунд, не донеся чашку до губ, посидела так, потом осторожно поставила чашку на блюдце и посмотрела на Карелину долгим задумчивым взглядом.

А та «держала» этот взгляд с величественным достоинством, и обе они понимали, что именно в данный момент решает Клавдия…

После того их последнего неожиданно откровенного разговора отношение Клавдии к этой невозможной старухе изменилось, укрепив ее в желании работать с ней. И даже не так – в их отношении друг к другу изменилось многое, они стали не то чтобы друзьями, но крепко зауважали друг друга.

И Клавдия, размышляя о том, что можно ей рассказать, и можно ли вообще рассказывать, и нужно ли, вдруг отчетливо поняла, что доверяет этой пожилой умнейшей женщине.

И рассказала все, как есть, всю интригу, в которую невольно, по чьему-то злому ли умыслу или эгоистическому расчету попала, как муха в паутину.

Эльвира Станиславовна сосредоточенно слушала, задала несколько вопросов по ходу рассказа девушки и долго, задумчиво молчала, когда Клавдия закончила свое повествование.

– Знаете, Клава, – задумчиво заговорила она, – есть такая уникальная порода женщин, которые рождаются королевами, даже если они родились на помойке. Это женщины с особой жизненной судьбой, с особой статью и силой и особо одаренные. С неким притягательным душевным огнем. И чем трагичней судьба этих женщин, чем больше испытаний и потерь они проходят, тем великолепней, величественней и изысканней они становятся, как бриллиант, который ограняет великий мастер-ювелир, придавая ему утонченную неповторимость. Ваша Анжели Карно относится именно к такой редчайшей породе женщин. Она великолепна, изысканна, как произведение искусства, и смертельно опасна.