Формула моей любви - [47]

А вот третий пункт условий вызвал между Клавдией и генералом затянувшийся спор:

– Поскольку ты пишешь эту книгу, а я лишь радостно предаюсь воспоминаниям, то гонорар за нее получишь ты, Клавдия.

И понеслось. Она ему: «С чего бы это я получу, и так не положено, поскольку работаю за зарплату», а он ей: «Я так решил, или никакой книги не будет».

Как не будет? Клавдия-то уже настроилась и завелась! Будет, еще как будет!

В общем Александр Иванович, не напрягаясь, в легкую сделал Клавдию на счет раз – профессионал.

Клавдия, до этого момента работавшая ответственным редактором, пришла с идеей мемуаров к своему непосредственному начальству, в сопровождении того самого куратора – кстати, умнейшего человека и весьма интересного мужчины лет сорока, настоявшего на том, чтобы она называла его Василием.

Их с Василием выслушали и тут же отправили к еще более высокому начальству, на уровне которого и было принято решение – мемуарам быть! А Клавдию перевели на должность «записчика», пожелали творческих успехов и придали ускорения, пообещав возможную премию, если все удачно получится с ее идеей.

Ей было необычайно интересно осваивать новое дело, слушать Александра Ивановича, работать в архивах с документами, встречаться с людьми, участвовавшими в его воспоминаниях. Пришлось многому учиться прямо по ходу работы, например добывать информацию, находить нужные справки, правильно выстраивать и задавать вопросы – оказалось, что от того, насколько точно ты сформулировал вопрос, зависит качество добытой тобой информации.

Ей еще и Марк сильно помог тогда, просто жестко натаскав правильно задавать себе вопросы и ставить четкую задачу, расставлять их по приоритетам, составлять алгоритм, выстраивать логическую цепочку событий, подтягивать «второстепенные, так называемые динамические переменные», как он их называл, то есть людей и косвенные источники информации, дела, имеющие отношение к основному факту, ведь любое событие определяет возникновение следующего, а тот, в свою очередь, влияет на последующие, которые и необходимо рассматривать.

Интересно, между прочим, было учиться у Марка, Клавдия тогда осознала в полной мере и поняла, насколько он талантливый, сильный и неординарный преподаватель.

Клавдия нырнула в эту работу затаив дыхание и так, погрузившись с головой, и провела ее до последней точки на последней странице и только тогда вынырнула и выдохнула восхищенно.

Но Александр Иванович – это же мощнейшая личность! И, разумеется, он владел высшим пилотажем во всем, что касается психологии человека и его поведенческих мотиваций: физиономист великий и психолог гениальный – Клавдию он «расколол» в первый же день работы, она и заметить не успела, как уже рассказывала ему про свою вечную боль и неосуществленную любовь – Марка Светлова.

Так и работали над книгой – Знаменцев все подшучивал над своим нежданным «писательством» и тягой к литературной известности:

– Клавочка, а ты в курсе, что чем дальше от источника событий, тем красочней врут слухи?

– Но мы же будем полагаться на вашу уникальную память, Александр Иванович, – с серьезным лицом отвечала ему Клава и хитро усмехалась, – ну и слухов подпустим, если понадобится, а как же.

Боже! Как же здорово им работалось! Они частенько хохотали, спровоцированные Александром Ивановичем, обладающим великолепным острым чувством юмора и самоиронии. Он был потрясающий, виртуозный рассказчик, и Клавдия порой, слушая, как он вспоминает какой-то красочный эпизод своей биографии, забывала все напрочь – и писать, и делать отметки и, чуть ли не открыв рот, зачаровывалась, буквально погружаясь в его рассказ.

А иногда работала автоматически, стараясь не выпасть из самого рассказа, и генерал, бывало, подшучивая над ней, произносил какую-нибудь известную цитату, приписав ее своему авторству.

– Ой, – терялась тут же Клавдия, – Александр Иванович…

– А ты внимательней, внимательней, – смеялся он, – я ж не Ираклий Андронников, чтобы слушать меня как чтеца сценического.

– Да, – кивала Клавдия и уверяла с твердой убежденностью: – Вы не Андронников, вы лучше. Но про цитату…

И он с самым серьезным лицом растолковывал барышне:

– А ты разве не знала, Клавдия, что яркая, хорошая шутка не стареет, а меняет автора? Причем всегда. И в этом нет ничего такого…

– Ну-у-у, – смущалась Клавдия, мучаясь, как же объяснить, что не может внести чужую цитату в текст от его лица…

И генерал, глядя, как та отводит глаза и мается стеснением, не выдерживал, запрокидывал голову назад и принимался хохотать от души, ну а Клава, поняв, что он очередной раз «развел ее» за излишнюю восторженность в его адрес и чрезмерное усердие, присоединялась к нему, осознавая, как тут блеяла овцой, и вот они уж вдвоем хохотали до слез.

Так и работали: Клавдия пишет, пишет, генерал диктует, диктует, вроде все в работе, и неожиданно в какой-то момент она обнаруживает, что они разговаривают уже о ее делах и жизни:

– Что, не дается тебе переубедить твоего Марка? – спрашивал Александр Иванович, по-отечески сочувствуя ей.

– Как говорят китайцы, – вздыхала Клавдия, – «сложно пожать руку, сжатую в кулак».