Формула любви - [23]

Юджину вдруг пришло в голову, что ни один из растущих в его саду цветов не смог бы разговаривать голосом Бесс. Это должен быть совершенно другой, особенный цветок.

— Какая тишина, — восхищенно проронила Бесс, — и какой аромат. — Она запрокинула голову, вдыхая полной грудью запахи ночи. — Кажется, глицинии, — она кивнула на каменную стену, возведенную вокруг поместья три века назад и увитую цветущей глицинией, — пахнут даже сильнее роз.

— Да, ночью некоторые цветы пахнут сильнее, чем днем, особенно в безветренную лунную ночь.

— И… разве это не запах ночной фиалки?

— Маттиола двурогая, детка.

— Давно ли ты увлекся цветами? — спросила Бесс, осторожно подталкивая коляску Юджина к зарослям маттиолы. На сей раз он не противился и охотно принял ее помощь.

— Я полюбил их с тех самых пор, когда публика стала забрасывать меня цветами. Однажды, стоя на сцене, я поймал себя на мысли, что, когда ничего этого не будет, — Юджин развел руки, словно перед ним расстилался безмерный зрительный зал, — я ни за что не останусь без цветов. Я сам себе подарю их. Много-много, живых. Не сорванных цветов в руках живых людей, а цветов, которые живы сами по себе.

— Значит, артист думает о том, что будет, когда публика остынет, охладеет к нему? Когда уйдет его время?

— В общем… да. Хотя это происходит не сразу. Ведь кажется, что время бесконечно, что ты в нем вечен.

Бесс молчала. Рядом с этим мужчиной она чувствовала себя удивительно, как ни с каким другим. Он не влек ее к себе так, как другие, обещая радости плоти. Но было что-то не менее волнующее в его близости! Она ждала каждое слово, которое он произнесет. Ведь от чего возникает волнение в крови, говорила она себе, когда ты рядом с мужчиной? От непохожести — у него другое тело, другой запах, другие возможности… взволновать женское тело. А близость Юджина бередит ум, душу, сердце. Он другой — неизвестный представитель совершенно иного мира. Сердце Бесс забилось быстро-быстро, в животе что-то вздрогнуло, затянулось узлом. Внезапно она взяла руку Юджина — тонкое запястье, длинные пальцы — и быстро прикоснулась губами к коже. Она пахла… корицей?

Юджин вздрогнул.

— Бесс, зачем ты?..

— Юджин, я благодарна за такую первую брачную ночь.

Он усмехнулся.

— У тебя будет и настоящая, но… после меня. Это уже скоро.

— Не надо, не говори так!

Бесс приложила палец к его губам, не позволяя произнести больше ни слова, и почувствовала, как теплые губы, сложившиеся трубочкой, нежно прикоснулись к ее пальцу. Она вздрогнула, поймав себя на мысли, что пи одна ласка мужчин, которых она знала, не казалась ей столь эротичной.

— Мне недавно попалось на глаза одно изречение, принадлежащее американцу: «В браке много боли, а в безбрачии нет радости», — промолвил Юджин. — Кажется, я склонен поддержать его мысль.

Бесс засмеялась.

— Американцы — ребята простые, они что думают, то и говорят. Знаешь, в чем главная трудность переселенцев, приезжающих в Америку из Европы, особенно из Восточной Европы, и из Азии? Научиться открыто выражать свои чувства, причем самые разные, не загонять их внутрь. Одна моя подруга сколотила целое состояние на том, что открыла в Нью-Йорке курсы, где обучает самовыражаться китайцев, которых стало у нас видимо-невидимо.

Юджин улыбнулся.

— Значит, нам с тобой повезло — мы оба американцы… Так будем выражать эмоции открыто.

— А ты не стал настоящим британцем? Сдержанным и скучным?

— Ну если только внешне. А на самом деле… — Юджин вдруг схватил Бесс за талию, усадил к себе на колени и одновременно нажал на кнопочку на пульте управления. — Прокатимся по дорожке! Я развлекаюсь так по ночам!

Бесс захохотала. Вскоре она закрыла глаза от невероятного покоя, который всегда охватывал ее при движении — неважно на чем: на мотоцикле, на машине, на гоночном болиде.

Они носились по лужайке, а примятая газонная трава, усеянная мелкими белыми цветочками, тотчас поднималась — газон обретал истинно английскую сдержанность, быстро скрывая все следы бесшабашного порыва расшалившихся молодоженов.

— Какая прекрасная ночь, — простонала Бесс, когда Юджин затормозил возле пандуса, ведущего в дом.

— Не удивляйся, дорогая, но мне кажется, я уже побывал в Голландии и теперь наконец в раю.

— Хотела бы согласиться с тобой, да не могу. Я уверена, в раю нет гоночных машин, а здесь есть. Я заказала болид, твой свадебный подарок. Так должна же я на нем прокатиться!

— А теперь спать, — сказал Юджин. — Иначе завтра мне придется выслушать от Роберта нотацию и получить удвоенную дозу препарата.

Бесс озабоченно посмотрела на него. — Тебе… больно?

— О нет! Что ты! Мне сегодня хорошо, как… как до болезни. Спокойно ночи, дорогая.

Юджин лежал в кровати и смотрел в потолок. Его губы расплылись в улыбке, чего с ними давно не происходило. Он думал, что его губы забыли, как складываться в улыбку, но подсознание поспешило на помощь. В эту ночь Юджин так и не закрыл глаза, слишком взволнованный всем, что произошло накануне. Или все же задремал?

Наверняка, потому что иначе откуда бы взяться видению — экран кинотеатра, на экране Марта в черном монашеском платье поет его голосом «Аве Мария». А в следующих кадрах она под монастырской стеной предавалась любви с каким-то красавчиком: мелькали ее белая попка, стройные бедра, а мужская рука разминала ее груди… Юджин едва не умер там, в зале, когда увидел то, чего наяву не видел никогда, но он заставил себя досмотреть до конца. А когда утром встретил Марту, то снова согласился петь за нее в другом фильме, понимая, что иного пути на сцену у него просто нет.