Формула - [65]

Неужели мы неизбежно теряем свою силу с возрастом?[148] Я часто задавался этим вопросом. Посмотрите, как я беру выходной в надежде «расслабиться», и вы поймете, почему меня это беспокоит. К счастью для меня — и всех, кому придется смириться с моим ранним уходом на пенсию, — наше исследование обнажает глубокий парадокс, который дарует мне истинную надежду: нам, старикам, не стоит списывать себя в утиль. Дело в том, что креативность не имеет возраста. Хотя Эйнштейн и Дирак не ошибались, утверждая, что большинство открытий делается молодыми, совершить карьерный прорыв можно в любой момент.

Если вы запутались, не переживайте. Сначала ничего не понял и я. На решение сложнейшей, на первый взгляд, загадки о новаторстве и возрасте у меня ушло целых пять лет.

* * *

Какими бы любопытными ни были исследования Саймонтона, я видел в них огромную проблему. Его работа посвящена гениям, крошечному сегменту творческого племени — восхитительным, в высшей степени достойным людям, которые, раз уж на то пошло, встречаются крайне редко. Возникают важные вопросы: применимы ли выводы Саймонтона к обычным ученым, таким как я и мои седеющие коллеги и соавторы, которым, вероятно, уже не стать гениями? Применимы ли они к людям других профессий, с которыми я взаимодействую каждый день? Стоит ли мне уйти от своего врача, просто потому что он уже преодолел свой интеллектуальный пик? Стоит ли мне отказать опытному архитектору в пользу молодого в надежде, что новичок предложит новые, прорывные идеи за чертежным столом? Стоит ли стартапам Кремниевой долины придерживаться негласного правила нанимать зеленых юнцов вместо опытных, но уже немолодых специалистов? Иными словами, значат ли исследования о гениях хоть что-то для нас, простых смертных?

Именно эти вопросы мы подняли с Робертой Синатрой, которая пришла в мою лабораторию в 2012 году. Молодая сицилийка, Роберта начала свою карьеру с физики, но в конце концов пришла на позицию постдока в сетевую науку. Сразу после ее появления стало понятно, что у нее есть все необходимое, чтобы добиться успеха с помощью усердной работы. Роберта заражала всех энтузиазмом, мотивируя множество сотрудников лаборатории на решение сложных задач. Она великолепно готовила и умела налаживать связи, собирая людей за ужином у себя за столом. Несомненно, обсуждать нюансы сетевой теории за тарелкой спагетти, приготовленных по старинному семейному рецепту, гораздо проще, чем в офисной переговорной. Как на кухне, так и в лаборатории она умела заставить сложнейшие проблемы казаться обманчиво простыми.

Нам с Робертой было любопытно, как возраст влияет на карьеру людей, которые не становятся суперзвездами. Учитывая тенденции, которые мы наблюдали в карьере прославленных ученых, могли ли мы предсказать периоды творческой активности для рядовых слуг науки, делающих скромный, но важный вклад во всевозможные сферы, от биологии до информатики? Мы начали с простого вопроса: на каком этапе своих карьер мы публикуем самые важные статьи?

Порой ответить на простейшие вопросы сложнее всего. Так произошло и в нашем случае. Нам пришлось в точности восстановить карьеры десятков тысяч ученых, определяя принадлежность статей из списка, содержащего около 40 миллионов публикаций. На это ушло примерно два года — и огромную помощь нам оказал специалист по компьютерным наукам Пьер Девилль, также работавший в нашей команде. Когда мы наконец справились с задачей и смогли проанализировать карьеру каждого из ученых в отдельности, мы заметили закономерность.

Успешными, как правило, становились исследования, которые проводились на относительно ранних этапах карьеры — в первые двадцать лет с начала работы в соответствующей сфере. Если быть точным, вероятность публикации лучшей статьи ученого в первые три года карьеры составляла около 13 процентов. Примерно такой же была вероятность опубликовать свою лучшую статью в следующие три года. Фактически на протяжении двадцати лет ученый каждый год имел одинаковые шансы сорвать джекпот. Однако спустя это время наблюдалась перемена: шансы ученого резко снижались. Вероятность публикации самой цитируемой статьи на двадцать пятом году карьеры составляла всего 5 процентов и продолжала стремительно падать. Я приближался к тридцатому году карьеры — каковы были шансы, что я еще сделаю открытие, которое затмит мою предыдущую «лучшую» работу? Согласно нашей кривой, они составляли менее 1 процента. Иными словами, мне можно было перестать пытаться. Одного взгляда на данные было достаточно, чтобы понять, что я теперь мертвый груз. Не стоило и думать о штатной должности — проректору пора было показать мне на дверь.

Получается, Саймонтон был прав. Его выводы применимы и к тем из нас, кто не стал гением, но пошел в науку из любви к ней и не свернул с пути, день ото дня работая и не мечтая почивать на лаврах. Результат анализа был очевиден: гении совсем не отличаются от нас, когда речь заходит о пиках креативности. Мы тоже достигаем пика на ранних этапах карьеры. Мы тоже теряем хватку, когда креативность начинает идти на спад. Гении или нет, мы подчиняемся одним закономерностям.