Форма воды - [2]

Пино и Capo направлялись к своему участку, толкая перед собой тачки. До выпаса было полчасика ходьбы, особенно если плестись, как они, нога за ногу. Первые пятнадцать минут парни шли не открывая рта, уже взмокшие и липкие от пота. Потом Capo нарушил молчание.

– Этот Пекорилла дерьмо, – объявил он.

– Страшнейшее дерьмо, – уточнил Capo.

Пекорилла был бригадиром, ответственным за распределение участков для уборки. Он, естественно, питал глубочайшую ненависть к образованным, самому-то ему удалось добыть свидетельство об окончании трех классов на пятом десятке, и только благодаря Кузумано, который поговорил с глазу на глаз с учителем. И потому он устраивал так, что работа самая тяжелая и неблагодарная всегда доставалась троим обладателям аттестата зрелости, работавшим под его началом. Как раз в это самое утро он послал Чикку Лорето на причал, с которого отправлялось на остров Лампедуза почтовое судно. Это означало, что бухгалтеру Чикку придется списывать со счетов тонны отбросов, которые голосистые оравы туристов, разделенных со времен Вавилонского столпотворения языковым барьером, но единодушных в своем полном пренебрежении к гигиене личной и общественной, оставили после себя в ожидании посадки за субботу и воскресенье. И не исключено, что на выпасе Пино и Capo тоже обнаружат бедлам после двухдневной увольнительной армейцев.

Дойдя до перекрестка улицы Линкольна с бульваром Кеннеди (в Вигате существовали также двор Эйзенхауэра и переулок Рузвельта), Capo остановился.

– Заскочу домой посмотреть, как там ребятенок, – сказал он приятелю. – Подожди меня, я мигом.

Он не стал ждать ответа и исчез в дверях одного из тех мини-небоскребов, которые не превышали двенадцати этажей и выросли почти одновременно с химзаводом и вместе с ним очень скоро пришли в жалкое, если не сказать – руинированное, состояние. Тем, кто прибывал с моря, Вигата представлялась уменьшенной копией Манхэттена: и вот, наверное, объяснение ее топонимики.

Ненё, ребятенок, бодрствовал, ночью он спал максимум часа два, все остальное время таращил глаза, никогда не плакал, а кто хоть раз видел младенца, у которого не текли бы слезы? День за днем его подтачивал какой-то недуг, а вигатские врачи не могли ни понять причин болезни, ни прописать необходимых лекарств. Нужно было увезти его куда-нибудь, к какому-нибудь крупному специалисту, но денег не было. Нене, поймав взгляд отца, нахмурился, на лобике у него появилась складка. Малыш не умел говорить, но в его глазах ясно читался немой упрек тому, от кого он ждал и не получал помощи.

– Ему вроде малость получше, температура падает, – сказала Тана, чтоб муж немного успокоился.

Небо прояснилось, теперь палило такое солнце, которое могло расплавить камни. Capo уже раз десять опорожнил свою тачку на свалке, само собой образовавшейся там, где когда-то был запасной выход с завода, и не чуял за собой ног. Дойдя до тропинки, которая вилась вдоль забора и выводила к шоссе, он увидел что-то ослепительно сверкающее. Парень нагнулся, чтобы рассмотреть получше блестящий предмет. Это оказалась подвеска в форме сердца, большущая, усыпанная бриллиантами, с очень крупным камнем посередине. В ушко подвески была продета цепочка из цельного золота, порвавшаяся в одном месте. Правая рука Capo молниеносно схватила вещицу и бросила ему в карман. Правая рука, как показалось Capo, действовала сама по себе, без приказа мозга, который еще находился в состоянии шока. Парень распрямился, весь мокрый, и стал озираться вокруг, но не увидел ни единой живой души.

Пино, который орудовал ближе к берегу, вдруг заметил метрах в двадцати перед собой нос автомашины, высовывавшийся из-за самого густого куста. Остановился в замешательстве – не может быть, чтоб кто-нибудь из клиентов припозднился и трахался здесь до этого часа, аж до семи утра. Он стал потихоньку приближаться – крадучись и согнувшись в три погибели, – а подобравшись совсем близко, разом выпрямился. Ничего: никто не крикнул ему, чтоб он убирался куда подальше, машина казалась пустой. Он сделал еще несколько шагов и наконец увидел расплывчатый силуэт мужчины: тот неподвижно сидел на переднем сиденье, откинув голову на подголовник. Казалось, он крепко спал. Но Пино кожей, нутром почуял, что здесь что-то не так. Он обернулся и стал во все горло звать Capo. Тот прибежал, задыхаясь, по глазам было видно, что ошарашен.

– Ну чего тебе? Какого еще хрена? Что тебя разбирает?

Пино услышал в вопросах товарища раздражение, но приписал это тому, что заставил его пробежаться.

– Глянь.

Собравшись с духом, Пино подошел со стороны водителя, попытался открыть дверцу, но не тут-то было, ее поставили на предохранитель. С помощью Capo, чье недовольство давно улетучилось, он попытался протиснуться к другой дверце, на которую навалилось тело, но ничего не вышло: автомобиль, большой зеленый БМВ, был подогнан боком вплотную к кустарнику. Однако, наклонившись вперед и поцарапавшись о терновник, они ухитрились разглядеть мужчину в лицо. Он не спал, глаза были открыты и уставлены в одну точку. В ту минуту, когда они догадались, что мужчина мертв, они враз покрылись гусиной кожей: не потому, что увидели мертвеца, а потому, что поняли, кто это.