Форель разбивает лед - [3]

Шрифт
Интервал

Неужели мне могли присниться

Бредни про зеленую страну?

- Утонули? - В переносном смысле.

- Гринок? - Есть. Шотландский городок.

Все метафоры как дым повисли,

Но уйдут кольцом под потолок,

Трезвый день разгонит все химеры,

Можно многие привесть примеры.

А голос пел слегка, слегка:

- Шумит зеленая река,

И не спасти нам челнока.

В перчатке лайковой рука

Все будет звать издалека,

Не примешь в сердце ты пока

Эрвина Грина, моряка.

12

ДЕСЯТЫЙ УДАР

Чередованье милых развлечений

Бывает иногда скучнее службы.

Прийти на помощь может только случай,

Но случая не приманишь, как Жучку.

Храм случая - игорные дома.

Описывать азарт спаленных глаз,

Губ пересохших, помертвелых лбов

Не стану я. Под выкрики крупье

Просиживал я ночи напролет.

Казалось мне, сижу я под водою.

Зеленое сукно напоминало

Зеленый край за паром голубым...

Но я искал ведь не воспоминаний,

Которых тщательно я избегал,

А дожидался случая. Однажды

Ко мне подходит некий человек

В больших очках и говорит: - Как видно,

Вы вовсе не игрок, скорей любитель,

Или, верней, искатель ощущений.

Но, в сущности, здесь - страшная тоска:

Однообразно и неинтересно.

Теперь еще не поздно. Может быть,

Вы не откажетесь пройтись со мною

И осмотреть собранье небольшое

Диковинок? Изъездил всю Европу

Я с юных лет; в Египте даже был.

Образовался маленький музей,

Меж хламом есть занятные вещицы,

И я, как всякий коллекционер,

Ценю внимание; без разделенья,

Как все другие, эта страсть - мертва.

Я быстро согласился, хоть по правде

Сказать, не нравился мне этот человечек:

Казался он назойливым и глупым.

Но было только без четверти час,

И я решительно не знал, что делать.

Конечно, если разбирать как случай

Убого было это приключенье!

Мы шли квартала три; подъезд обычный,

Обычная мещанская квартирка,

Обычные подделки скарабеев,

Мушкеты, сломанные телескопы,

Подъеденные молью парики

Да заводные куклы без ключей.

Мне на мозги садилась паутина,

Подташнивало, голова кружилась,

И я уж собирался уходить...

Хозяин чуть замялся и сказал:

- Вам, кажется, не нравится? Конечно,

Для знатока далеко не товар.

Есть у меня еще одна забава,

Но не вполне закончена она.

Я все ищу вторую половину.

На днях, надеюсь, дело будет в шляпе.

Быть может, взглянете? - Близнец! - "Близнец?!"

- Близнец. - "И одиночка?" - Одиночка.

Вошли в каморку мы: посередине

Стоял аквариум, покрытый сверху

Стеклом голубоватым, словно лед.

В воде форель вилась меланхолично

И мелодично била о стекло.

- Она пробьет его, не сомневайтесь.

"Ну, где же ваш близнец?" - Сейчас, терпенье.

Он отворил в стене, с ужимкой, шкап

И отскочил за дверцу. Там, на стуле,

На коленкоровом зеленом фоне

Оборванное спало существо

(Как молния мелькнуло - "Калигари!"):

Сквозь кожу зелень явственно сквозила,

Кривились губы горько и преступно,

Ко лбу прилипли русые колечки,

И билась вена на сухом виске.

Я с ожиданием и отвращеньем

Смотрел, смотрел, не отрывая глаз...

А рыба бьет тихонько о стекло...

И легкий треск и синий звон слилися...

Американское пальто и галстук...

И кепка цветом нежной rose champagne.

Схватился з_а_ сердце и дико вскрикнул...

- Ах, Боже мой, да вы уже знакомы?

И даже... может быть... не верю счастью!..

"Открой, открой зеленые глаза!

Мне все равно, каким тебя послала

Ко мне назад зеленая страна!

Я - смертный брат твой. Помнишь, там, в Карпатах?

Шекспир еще тобою не дочитан

И радугой расходятся слова.

Последний стыд и полное блаженство!.."

А рыба бьет, и бьет, и бьет, и бьет.

13

ОДИННАДЦАТЫЙ УДАР

- Ты дышишь? Ты живешь? Не призрак ты?

- Я - первенец зеленой пустоты.

- Я слышу сердца стук, теплеет кровь...

- Не умерли, кого зовет любовь...

- Румяней щеки, исчезает тлен...

- Таинственный свершается обмен...

- Что первым обновленный взгляд найдет?

- Форель, я вижу, разбивает лед.

- На руку обопрись... Попробуй... встань...

- Плотнеет выветрившаяся ткань...

- Зеленую ты позабудешь лень?

- Всхожу на следующую ступень!

- И снова можешь духом пламенеть?

- Огонь на золото расплавит медь.

- И ангел превращений снова здесь?

- Да, ангел превращений снова здесь.

14

ДВЕНАДЦАТЫЙ УДАР

На мосту белеют кони,

Оснеженные зимой,

И, прижав ладонь к ладони,

Быстро едем мы домой.

Нету слов, одни улыбки,

Нет луны, горит звезда

Измененья и ошибки

Протекают, как вода.

Вдоль Невы, вокруг канала,

И по лестнице с ковром

Ты взбегаешь, как бывало,

Как всегда, в знакомый дом.

Два веночка из фарфора,

Два прибора на столе,

И в твоем зеленом взоре

По две розы на стебле.

Слышно, на часах в передней

Не спеша двенадцать бьет...

То моя форель последний

Разбивает звонко лед.

Живы мы? и все живые.

Мы мертвы? Завидный гроб!

Чтя обряды вековые,

Из бутылки пробка - хлоп!

Места нет печали хмурой;

Ни сомнений, ни забот!

Входит в двери белокурый,

Сумасшедший Новый год!

15

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

А знаете? Ведь я хотел сначала

Двенадцать месяцев изобразить

И каждому придумать назначенье

В кругу занятий легких и влюбленных.

А вот что получилось! Видно, я

И не влюблен, да и отяжелел,

Толпой нахлынули воспоминанья,

Отрывки из прочитанных романов,

Покойники смешалися с живыми,

И так все перепуталось, что я


Еще от автора Михаил Алексеевич Кузмин
Крылья

Повесть "Крылья" стала для поэта, прозаика и переводчика Михаила Кузмина дебютом, сразу же обрела скандальную известность и до сих пор является едва ли не единственным классическим текстом русской литературы на тему гомосексуальной любви."Крылья" — "чудесные", по мнению поэта Александра Блока, некоторые сочли "отвратительной", "тошнотворной" и "патологической порнографией". За последнее десятилетие "Крылья" издаются всего лишь в третий раз. Первые издания разошлись мгновенно.


Нездешние вечера

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дневник 1905-1907

Дневник Михаила Алексеевича Кузмина принадлежит к числу тех явлений в истории русской культуры, о которых долгое время складывались легенды и о которых даже сейчас мы знаем далеко не всё. Многие современники автора слышали чтение разных фрагментов и восхищались услышанным (но бывало, что и негодовали). После того как дневник был куплен Гослитмузеем, на долгие годы он оказался практически выведен из обращения, хотя формально никогда не находился в архивном «спецхране», и немногие допущенные к чтению исследователи почти никогда не могли представить себе текст во всей его целостности.Первая полная публикация сохранившегося в РГАЛИ текста позволяет не только проникнуть в смысловую структуру произведений писателя, выявить круг его художественных и частных интересов, но и в известной степени дополняет наши представления об облике эпохи.


Подвиги Великого Александра

Жизнь и судьба одного из замечательнейших полководцев и государственных деятелей древности служила сюжетом многих повествований. На славянской почве существовала «Александрия» – переведенный в XIII в. с греческого роман о жизни и подвигах Александра. Биографическая канва дополняется многочисленными легендарными и фантастическими деталями, начиная от самого рождения Александра. Большое место, например, занимает описание неведомых земель, открываемых Александром, с их фантастическими обитателями. Отзвуки этих легенд находим и в повествовании Кузмина.


Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро

Художественная манера Михаила Алексеевича Кузмина (1872-1936) своеобразна, артистична, а творчество пронизано искренним поэтическим чувством, глубоко гуманистично: искусство, по мнению художника, «должно создаваться во имя любви, человечности и частного случая». Вместе с тем само по себе яркое, солнечное, жизнеутверждающее творчество М. Кузмина, как и вся литература начала века, не свободно от болезненных черт времени: эстетизма, маньеризма, стилизаторства.«Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро» – первая книга из замышляемой Кузминым (но не осуществленной) серии занимательных жизнеописаний «Новый Плутарх».


Письмо в Пекин

Критическая проза М. Кузмина еще нуждается во внимательном рассмотрении и комментировании, включающем соотнесенность с контекстом всего творчества Кузмина и контекстом литературной жизни 1910 – 1920-х гг. В статьях еще более отчетливо, чем в поэзии, отразилось решительное намерение Кузмина стоять в стороне от литературных споров, не отдавая никакой дани групповым пристрастиям. Выдаваемый им за своего рода направление «эмоционализм» сам по себе является вызовом как по отношению к «большому стилю» символистов, так и к «формальному подходу».