Форель разбивает лед - [20]
4. Советник тайный Гете. См. примеч. 407. Кольцо и якорь - масонские символы.
5. В беловом автографе АЛ разночтение в ст. 2: " Кто благую весть поймает" и в ст. 10: "На море дымятся флоты". Скрижали. Ср. библейскую легенду о скрижалях, данных Господом Моисею для народа Израиля (Исх., гл. 32). Благая весть - дословный перевод слова Евангелие. Вес и мера. См. примеч. 52-60 (4).
6. Если предыдущие ст-ния были основаны на традиции, восходящей к латинской, то в данном ст-нии речь идет о субботе еврейской, что подчеркнуто приметами традиционного еврейского быта (фаршированная щука, чеснок) и намеком на традиционное обилие детей в еврейских семьях. Гут нахт (идиш) спокойной ночи.
7. Сон, выдуманный Сера и Лафоргом. Речь идет о картине Ж.Сера "В воскресенье после полудня на Иль де ля ГрандЖатт", а также ст-ний Ж.Лафорга, одинаково называющихся "Воскресенья". Ср. воспроизведенные мемуаристом слова Ю.Юркуна: "Мое последнее увлечение - это художник Сера. Его фигуры реальны, и в то же время это видение сна! Его "Воскресная прогулка на острове Гранд-Жатт"!" (Милашевский В.А. Вчера, позавчера. С. 161).
V. 538-541. Беловой автограф без посвящ. - РГАЛИ. Машинопись, сделанная с чернового автографа, со многими не прочитанными машинисткой или неверно разобранными местами - РГАЛИ. Черновой автограф с датой: 14 сентября 1927 РГАЛИ. Об адресате посвящения мы ничего не знаем, кроме двух записей в Дневнике: "Потом Моня , опять Савицкий, наконец - Симка Демьянов. С ним сделалась истерика от "Форели", вообще разводил глухую провинцию" (7 сентября 1927); "Заехал за мною студент Орлов, повез на извозчике. Это не в И И И, а в мятлевском доме. Вузовцы. Темнота, но слушают отлично. Не поспел я взгромоздиться, как бежит, выпуча косой глаз, Симка в смокинге. В одной руке горшок сирени, в другой - огромная коробка конфет. Блестит как грош. Но ничего, спасибо друзьям. Читал охотно, чувствуя, что доходит" (10 марта 1928; речь идет о вечере, со слов известного литературоведа В.Н.Орлова описанном в статье Дж.Малмстада // ССт. С. 293-294). О работе над циклом см.: "Читал я Август. Это ужасный натурализм, и я как-то завяз в нем, и особенно никому не нравится" (Дневник, 18 сентября 1927); "Кончил "Для Августа". В газете статья о шпионах-террористах. Белые мальчики, романтизм. Как жалко их. Это не то что всякие Желябовы" (Дневник, 19 сентября 1927).
1. Бри... страсбургский пирог. "Бри!" - реплика из пьесы А.А. Блока "Незнакомка"; "страсбургский пирог" - очевидно, из "Евгения Онегина", гл. 1, стр. XVI.
2. Тебя зовут Геката и т. д. Греч, богиня мрака, ночных видений и чародейства покровительствовала также пастушеству (впрочем, у слова Пастух есть и еще одна ассоциация - с загадкой: "Поле не мерено, овцы не считаны, пастух рогат", т.е. небо, звезды, луна), черный петух связан с Гекатой как с хтоническим божеством, которому мог приноситься в жертву. В то же время ст-ние может читаться как изображение мистического ритуала "тайгерм" из романа "Ангел западного окна" (Майринк. С. 80-85; ср.: СиМ. С. 171-172; указание на опечатку в ст. 27 в СиМ сделано неверно).
6. В ст-нии использован блатной жаргон: шпалер - пистолет, коя] сутенер.
8. Ст. 11;-12 имеют в виду ст-ние А.Рембо "Искательницы вшей".
9. В черновом автографе между ст. 8 и 9 был еще один: "Тогда хотел, а нынче не хочу", между ст. 11 и 12: "От двадцати до двадцати пяти", ст. 15 был дописан до конца: "Как молоко кипел".
10. В черновом автографе ст. 48 первоначально читался: "Нептун уж космы пробором чешет".
VI. 548-560. Беловой автограф без посвящ. с датой: август 1928 - РГАЛИ. Черновой автограф - РГАЛИ. См.: "Начал писать "Лазаря" ни с того, ни с сего" (Дневник, 8 января 1928). В списке РТ-2 "Лазарь" назван в январе, феврале и марте 1928 г. (далее список не продолжен). Покровский Корнилий Павлович (1891-1938) познакомился с Кузминым еще в 1907 г. (см.: СиМ. С. 106-115), будучи учеником Тенишевского училища. После довольно тесного общения они с Кузминым разошлись и возобновили знакомство, по всей видимости, лишь в 1920-е гг., когда Покровский вошел в круг друзей семьи Радловых. 11 июня 1926г. Кузмин записал в Девнике: "Она разводится с Серг Эрн и выходит за Покровского". Покончил с собой: "... повесился в Москве, когда Анна была в Сочи с Сережей" (Кузмин и русская культура. С. 249 / Публ. Г.А.Морева). См. также: Кузмин М. Дневник 1934 года. СПб., 1998 (по указателю). Сюжет цикла основан на евангельском рассказе о воскрешении Лазаря (Ин., гл. 11). Вилли отождествлен с Лазарем, его сестры: Мицци и Марта - с евангельскими Марфой и Марией, сестрами Лазаря. А.В.Лавров и Р.Д.Тименчик высказали предположение, что сюжет цикла восходит к роману в стихах Р.Браунинга "Кольцо и книга" (1869).
1. Припадочно заколотился джаз. Кузмин был на концерте американского джаза в 1926 г. См его рец.: Негры // "Красная газета". Веч. вып. 1926, 10 мая. Четыре чувства - осязание у Слепорожденного, зрение у Хозяйки, слух у Шкета и обоняние у ищейки, за которую говорит в суде Сыщик. Четырехдневный Лазарь! См.: "Сестра умершего, Марфа, говорит ему: Господи! уже смердит: ибо четыре дня, как он во гробе" (Ин. 11, 39). "Fur dich!.." - песня из одноименного берлинского ревю. По воспоминаниям О.НАрбениной, нравилась Кузмину (Лица: Биографический альманах. Вып. 1. С. 267).
Повесть "Крылья" стала для поэта, прозаика и переводчика Михаила Кузмина дебютом, сразу же обрела скандальную известность и до сих пор является едва ли не единственным классическим текстом русской литературы на тему гомосексуальной любви."Крылья" — "чудесные", по мнению поэта Александра Блока, некоторые сочли "отвратительной", "тошнотворной" и "патологической порнографией". За последнее десятилетие "Крылья" издаются всего лишь в третий раз. Первые издания разошлись мгновенно.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дневник Михаила Алексеевича Кузмина принадлежит к числу тех явлений в истории русской культуры, о которых долгое время складывались легенды и о которых даже сейчас мы знаем далеко не всё. Многие современники автора слышали чтение разных фрагментов и восхищались услышанным (но бывало, что и негодовали). После того как дневник был куплен Гослитмузеем, на долгие годы он оказался практически выведен из обращения, хотя формально никогда не находился в архивном «спецхране», и немногие допущенные к чтению исследователи почти никогда не могли представить себе текст во всей его целостности.Первая полная публикация сохранившегося в РГАЛИ текста позволяет не только проникнуть в смысловую структуру произведений писателя, выявить круг его художественных и частных интересов, но и в известной степени дополняет наши представления об облике эпохи.
Критическая проза М. Кузмина еще нуждается во внимательном рассмотрении и комментировании, включающем соотнесенность с контекстом всего творчества Кузмина и контекстом литературной жизни 1910 – 1920-х гг. В статьях еще более отчетливо, чем в поэзии, отразилось решительное намерение Кузмина стоять в стороне от литературных споров, не отдавая никакой дани групповым пристрастиям. Выдаваемый им за своего рода направление «эмоционализм» сам по себе является вызовом как по отношению к «большому стилю» символистов, так и к «формальному подходу».
Художественная манера Михаила Алексеевича Кузмина (1872-1936) своеобразна, артистична, а творчество пронизано искренним поэтическим чувством, глубоко гуманистично: искусство, по мнению художника, «должно создаваться во имя любви, человечности и частного случая». Вместе с тем само по себе яркое, солнечное, жизнеутверждающее творчество М. Кузмина, как и вся литература начала века, не свободно от болезненных черт времени: эстетизма, маньеризма, стилизаторства.«Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро» – первая книга из замышляемой Кузминым (но не осуществленной) серии занимательных жизнеописаний «Новый Плутарх».
Критическая проза М. Кузмина еще нуждается во внимательном рассмотрении и комментировании, включающем соотнесенность с контекстом всего творчества Кузмина и контекстом литературной жизни 1910 – 1920-х гг. В статьях еще более отчетливо, чем в поэзии, отразилось решительное намерение Кузмина стоять в стороне от литературных споров, не отдавая никакой дани групповым пристрастиям. Выдаваемый им за своего рода направление «эмоционализм» сам по себе является вызовом как по отношению к «большому стилю» символистов, так и к «формальному подходу».