Форель разбивает лед - [19]
7. Есть у меня вещица. По предположению А.Д.Синявского, это "хрустальная или стеклянная пирамидка, многогранник или кубик с картинкой, стоявший у него на столе. Поворачивая этот "кристалл", можно было созерцать различные преломления в его гранях наклеенной снизу картинки и окружающего мира" ("Синтаксис". 1987. Э 20. С. 69). А.С.Кушнер высказал догадку, что вещица - граммофонная пластинка ("Новый мир". 1989. Э 10. С. 266-267). Ср., однако, в оперетте Кузмина "Забава дев" первоначальный вар. песни одной из султанш, Кандакши, называвшийся "Песня о вещице":
Вещица небольшая,
Но всем она мила:
Там радость пребольшая
Гнездо свое свила.
Покоец невеликий
Ах, в каждом, в каждом есть.
Обвитый повиликой,
Он приглашает сесть.
Охотно посещая
Сей сладостный покой,
Судьба нам мнится злая
Судьбой уже не злой.
. . . . . . . . . . .
А как та вещь зовется,
Я не открою вам,
Лишь кем она берется,
Тот угадает сам.
(ГЛМ; в том же экземпляре название изменено на "Песня тайне" и внесены некоторые текстуальные изменения; впервые в печати указано П.В.Дмитриевым // НЛО. 1993. Э 3. С. 340; ср. также комм. А.Г.Тимофеева // Арена. С. 453-454). 8. Костер. Л., 1927.
III. 524-530. Цикл построен по принципу веера, состоящего из семи створок, видимо, сделанных из слоновой кости и страусовых перьев. Беловой автограф - РГАЛИ. По списку РТ-2 - сентябрь 1925. Ср. справедливое указание в ст.: Дмитриев П.В. Журнал "Веер" [1911. Э 1] (НЛО. 1993. Э 3) на возможные ассоциации цикла Кузмина с этим эфемерным журналом.
1. Фелица - персонаж од Г.Р.Державина; под этим именем подразумевается императрица Екатерина II.
2. Персидская сирень - сорт духов. "Двенадцатая ночь" - не только название комедии Шекспира, но также и сорт духов. Псаломские лани. См.: "Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже!" (Пс. 41, 2).
3. Подробный анализ ст-ния см.: Malmstad John E. "You Must Remember this": Memory's Shorthand in a late Poem of Kuzmin // Венский сборник. С. 115-140. Альбер - см. примеч. 444. "Ганец стрекоз" - оперетта Ф.Легара (ср. рец. Кузмина // "Красная газета". Веч. вып. 1924, 6 декабря).
5. В книге и беловом автографе ст-ние заменено 8 строками точек. Опубликовано: ССт. С. 695. - Ахматова и Кузмин. С. 295. Печ. по автографу Кузмина в экземпляре книги, подаренном А. Ивичу (Арх. А. Ивича). Ст-ние связано с воспоминаниями об аресте Ю. И. Юркуна в 1918 г. после убийства М. С. Урицкого Л. И. Каннегисером, с которым Кузмин и Юркун дружили (см. наиболее обстоятельную до сих пор статью: Морев Г. А. Из истории русской литературы 1910-х годов: К биографии Леонида Каннегисера // Минувшее. Исторический альманах. М.; СПб., 1994. [Вып.] 16. Баржи затопили в Кронштадте. Имеются в виду ходившие слухи о затоплении барж с заложниками. Расстрелян каждый десятый. По свидетельству О. Н. Арбениной, во время пребывания Юркуна в заключении расстреливали "через восьмого". Казармы на затонном взморье. Юркун содержался в Дерябинских казармах на берегу Галерной гавани. Подробнее см.: Морев Г. А. Из комментария к текстам Кузмина // Шестые Тыняновские чтения: Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига; М., 1992. С. 25-30.
6. Файка - собака Кузмина и Юркуна. См.: "Сегодня автомобилем убило Файку. Не раздавило, а убило без капли крови. Она еще, крутясь, побежала, свалилась. Не визжала, не лаяла, не пищала. Когда Вероника Карловна рассказывала в слезах об этом, на меня нашел ужас. Юр. спал. Что это? Первый, слабый удар с продолжением или козел отпущения? М б, беда, бродившая вокруг нас, этим и ограничится, а м быть, вырвала наиболее доступное и дальше будет преследовать" (Дневник, 26 июня 1925). Ср. также: Ратгауз. С. 58-60.
7. А тридцать - Рубикон. В 1925 г. Юркуну исполнилось 30 лет.
IV. 531-537. Белового автограф - РГАЛИ. Другой беловой автограф с датой: 7 окт. 1925 - АЛ. Черновой автограф с той же датой - РГАЛИ. Отождествление дней недели с планетами и богами римского пантеона (а через это, в некоторых случаях, и с металлами) восходит к античности. Черемшанова (в замуж. Ельшина) Ольга Александровна (1904-1970) -поэтесса и чтица. Кузмин написал предисловие к единственной ее книге стихов "Склеп" (Л., 1925) и посвятил ей ст-ние 669. Подробнее о ней см.: Никольская Т.Л. Тема мистического сектантства в русской поэзии 20-х годов XX века // Ученые записки Тартуского ун-та. Тарту, 1990. Вып. 883. С. 160-165, 168; Никольская Т.Л. Поэтическая судьба Ольги Черемшановой // Лица: Биографический альманах. М.; СПб.; 1993. Вып. 3. С. 40-48 (в приложении - стихи Черемшановой).
1. Пронзает школьникам петух. Ср.: "Дети! В школу собирайтесь, Петушок пропел давно!" (Л.Н.Модзалевский, "Приглашение в школу" // Русская поэзия детям. Л., 1989. С. 151).
3. Ст-ние основано на отождествлении различных функций Меркурия-Гермеса с персонажами иной религиозной и мистической традиции, несущими те же функции. Никола, т.е. Николай угодник, был, подобно Меркурию, покровителем "плавающих и путешествующих". Офеня, т.е. мелкий розничный торговец. Гермес был покровителем купцов, и в этом качестве ему соответствовал архангел Михаил, Поэтам нагоняешь сон. Гермес был богом сна и сновидений. Связываешь несвязуемое. В алхимии Меркурий - планета превращений, а соответствующая ему ртуть играла в алхимическом делании важнейшую роль. Изобретать ты учишь. Среди функций Гермеса-Меркурия было и покровительство изобретателям.
Повесть "Крылья" стала для поэта, прозаика и переводчика Михаила Кузмина дебютом, сразу же обрела скандальную известность и до сих пор является едва ли не единственным классическим текстом русской литературы на тему гомосексуальной любви."Крылья" — "чудесные", по мнению поэта Александра Блока, некоторые сочли "отвратительной", "тошнотворной" и "патологической порнографией". За последнее десятилетие "Крылья" издаются всего лишь в третий раз. Первые издания разошлись мгновенно.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дневник Михаила Алексеевича Кузмина принадлежит к числу тех явлений в истории русской культуры, о которых долгое время складывались легенды и о которых даже сейчас мы знаем далеко не всё. Многие современники автора слышали чтение разных фрагментов и восхищались услышанным (но бывало, что и негодовали). После того как дневник был куплен Гослитмузеем, на долгие годы он оказался практически выведен из обращения, хотя формально никогда не находился в архивном «спецхране», и немногие допущенные к чтению исследователи почти никогда не могли представить себе текст во всей его целостности.Первая полная публикация сохранившегося в РГАЛИ текста позволяет не только проникнуть в смысловую структуру произведений писателя, выявить круг его художественных и частных интересов, но и в известной степени дополняет наши представления об облике эпохи.
Критическая проза М. Кузмина еще нуждается во внимательном рассмотрении и комментировании, включающем соотнесенность с контекстом всего творчества Кузмина и контекстом литературной жизни 1910 – 1920-х гг. В статьях еще более отчетливо, чем в поэзии, отразилось решительное намерение Кузмина стоять в стороне от литературных споров, не отдавая никакой дани групповым пристрастиям. Выдаваемый им за своего рода направление «эмоционализм» сам по себе является вызовом как по отношению к «большому стилю» символистов, так и к «формальному подходу».
Художественная манера Михаила Алексеевича Кузмина (1872-1936) своеобразна, артистична, а творчество пронизано искренним поэтическим чувством, глубоко гуманистично: искусство, по мнению художника, «должно создаваться во имя любви, человечности и частного случая». Вместе с тем само по себе яркое, солнечное, жизнеутверждающее творчество М. Кузмина, как и вся литература начала века, не свободно от болезненных черт времени: эстетизма, маньеризма, стилизаторства.«Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро» – первая книга из замышляемой Кузминым (но не осуществленной) серии занимательных жизнеописаний «Новый Плутарх».
Критическая проза М. Кузмина еще нуждается во внимательном рассмотрении и комментировании, включающем соотнесенность с контекстом всего творчества Кузмина и контекстом литературной жизни 1910 – 1920-х гг. В статьях еще более отчетливо, чем в поэзии, отразилось решительное намерение Кузмина стоять в стороне от литературных споров, не отдавая никакой дани групповым пристрастиям. Выдаваемый им за своего рода направление «эмоционализм» сам по себе является вызовом как по отношению к «большому стилю» символистов, так и к «формальному подходу».