Фонарик Лилька - [11]
«Моя» писательница другая. Во-первых, она модно одевается, каждый раз продумывает «луки». Меняет прическу, ногти у нее всегда накрашены, не то что у первой. В самом деле, приятно же смотреть на ухоженного человека. Вот, казалось бы, мелочь – в слякотную погоду ее джинсы всегда заправлены в сапоги, в отличие от джинсов первой писательницы, которые, как и кроссовки, всю зиму гордо носили следы соли.
Но главное, у «моей» был вид человека, который точно знает, что хочет. Никаких туманных взглядов, никакой растерянности. Она всегда заказывала одно и то же: тост с тунцом, конфету из цедры в горьком шоколаде и раф. А самое интересное: она просекла, что я делаю в нашем кафе лучший раф.
Для меня лично это не новость. Во-первых, я дольше всех тут работаю. Во-вторых, я ни на что не отвлекаюсь – ни на учебу в институте, ни на подготовку к ней. Просто работаю бариста. Делаю кофе. Но я совершенно этим не кичусь. Ну делаю я его лучше всех, и что? Зато Лариска терпит ораву детей. У всех свои достижения.
Однажды Лёвка принимал у «моей» писательницы заказ.
– Только, если можно, пусть Галина сделает раф, – попросила она, прочитав мое имя на бейджике.
– Ой… – Лёвка от смущения сразу пятнистым сделался, как леопард. – Простите, я вам в прошлый раз забыл ванильный сахар добавить…
Возникла дурацкая пауза, которую я сняла улыбкой и какой-то шуткой и занялась кофе. Сама же думала о том, что ребята и правда иногда то забывают какой-то ингредиент, то не подогреют молоко, и кофе получается не обжигающе-горячим, а я все тонкости помню, и то, что мою работу оценили, было приятно.
В следующий раз Лариска с Лёвкой ткнули меня в бока:
– Иди… «Твоя» пришла.
Так и повелось.
Сейчас я столкнулась с ней в дверях, и она, снимая с шеи голубой шарф, огорченно спросила:
– Вы уже уходите?
– Я ненадолго, – улыбнулась я в ответ, – но вы проходите, там ребята…
– Я подожду вас, – решительно сказала она, осматривая зал в поисках места.
Ее последние слова грели меня, пока я шагала по улице, засыпанной то ли снегом, то ли градом, – под ногами что-то хрупало, а ледяной ветер норовил растрепать мою челку.
Я достала телефон и позвонила Лильке.
– Сидишь?
– Сижу…
– Вас понял. Давай номер своей школы.
Потом я сунула телефон в карман и стала думать: что мне на самом деле нужно сделать в школе? Вообще я бы просто шуганула любительниц чужих лифчиков. Но у Лильки прямо голос изменился, когда я ей это предложила. Ладно, сперва стоит поговорить с ней.
Вдруг я остановилась, чуть не влетев в сугроб. Почему? Почему я думаю о Лильке, о ее одноклассницах, вместо того чтобы страдать по Серёне? Наверное, все дело в том, что сейчас день. Наступит вечер, и боль разольется по всему организму, как горячий чай после пробежки на холоде. Вечером всегда все кажется драматичнее. Серёня как зуб мудрости, который мне недавно удалили. Утром челюсть не болела, но стоило наступить вечеру, как она заныла так, что я даже подвывала от тянущей боли, которая отдавала и в ухо, и в висок, и в глаз.
«Так что сегодня на вечер у меня запланированы подвывания», – мрачно решила я. И словно в ответ моим мыслям, со школьного двора раздалось гудение бензопилы: рабочие срезали лишние и засохшие ветки с тополей вокруг школы.
На крыльце крутились две какие-то девчонки в розовых курточках, с черными сумками наперевес. Я с подозрением глянула на них, но решила все же следовать первоначальному плану. Да и девчонки были крупнее и выше Лильки, так что не факт, что именно они над ней издевались.
На входе я назвала охраннику Лилькину фамилию и класс, и он показал, куда мне следует подняться.
На лестнице мне пришло в голову, что я могу не узнать Лилю. Память на лица у меня хорошая, но утром я была полусонная и особенно не вглядывалась в девочку. Пытаясь сообразить, какая у нее была прическа, я оперлась на перила и тут же отдернула руку, выругавшись:
– Да чтоб тебя!
К кончику среднего пальца левой руки прилепился розовый шматок жвачки. Я с отвращением оторвала его, заглянула под перила и, вынув из кармана салфетку, убрала здоровый розовый нарост, еще не успевший затвердеть.
Огляделась в поисках урны. Да откуда она возьмется тут, на лестничном пролете? Я вздохнула и сунула бумажный комок в карман, решив выкинуть при случае.
Лилька сидела в коридоре, как мы и договорились, но узнала ее я не по лицу и не по прическе, а по тому, какой клубок разных угловатостей она представляла собой, усевшись на рюкзак возле батареи. Я даже удивилась: надо же, вроде в комок сжалась, а все равно торчат острые плечи, коленки, нос, локти.
– Не горячо у батареи-то?
Она вздрогнула и подняла голову. Шмыгнула носом. Потом спозла с рюкзака на пол, обхватила колени руками.
– И тебе привет! – усмехнулась я, усаживаясь рядом у стенки. – Держи салфетку. Только имей в виду: она у меня последняя. Ну чего? Пытали тебя каленым железом?
Лиля повернула голову в мою сторону, но глаз не подняла.
– Пошли поговорим с ними? – спросила я. – Кто тебя обидел? Две блеклые козявки на крыльце? Слушай, я их парой слов на место поставлю.
– Не надо! – воскликнула Лиля, схватив меня за запястье, и я поразилась, какими ледяными были ее руки – у батареи же сидит.
