Фокусы - [13]

Телефон зазвонил ночью, когда окна противоположных домов давно погасли. От громкого звонка в тишине у нее сильно и торжествующе вздрогнуло сердце, но спросили какого-то Евгения Семеновича, и она нагрубила в трубку. Она ждала звонка всю ночь и весь следующий день, почти не вставая с места. На второй день она вышла из дома купить себе булочек на мелочь, которую случайно обнаружила в сумочке за подкладкой. Не спала она и не выходила из дома и на третий день. Телефон упрямо молчал. Она готова была разломать телефон на мелкие кусочки. Только на четвертый день она вдруг вспомнила о том, что не знает ни его фамилии, ни домашнего, ни рабочего адреса, ни даже названия деревни, где, как он говорил, живет его мать. Но как будто это уже не имело значения… Она подошла к шкафу, открыла его зеркальную дверцу, долго рассматривала себя, потом засмеялась.

— Старая дура! Ах, старая дура! — говорила она вслух своему отражению, не переставая смеяться. — Вот ведь нашлась Джуль… ха… Джуль… ха… ха… Джульетта! Ха-ха-ха! В сорок лет ей подай любовь с первого взгляда. Ха-ха-ха! Никогда, никогда бы он не поступил с тобой так, будь ты… ха… будь ты хоть немного… ха-ха… хоть немного моложе… ха-ха-ха! Несмотря на все свои ухищрения, ты всего лишь… ха… всего лишь… ха-ха… старая дура с желтым лицом, морщинами возле рта и усохшими ногами… ха-ха-ха!.. Он пробовал, я знаю, он очень старался полюбить тебя, и он совсем не виноват, что ты оказалась такой… ха… такой… ха-ха… такой старой… ха-ха-ха-ха-ха… — И она еще долго громко смеялась в пустой квартире, стоя перед зеркалом. Потом, все еще глядя на себя в зеркало, она заплакала. Плакала она тоже долго. Потом не раздеваясь легла на диван и сразу заснула.

Она проснулась через три дня утром. В незашторенное окно било солнце. Она сразу позвонила тете, от которой конечно же утаила и свой отпуск, и свой отъезд (ведь о том, чтобы поехать в этот отпуск на дачку, не могло быть и речи, а старая, беспомощная без нее тетя, узнав, что дело-то шло не к  к о н ь к у  и даже не к приданому, а всего лишь к  о б ы к н о в е н н о м у  курорту, могла разобидеться на нее насмерть, и потому она собиралась написать ей уже с юга что-нибудь о горевшей путевке, — в общем, тогда, когда обижаться на нее стало бы все равно поздно). К счастью, тетя оказалась дома: как раз вчера вечером из-за сильного ветра вернулась с дачки, и, не давая тете опомниться, ничего не объясняя и не пускаясь в разговоры, сразу — с места в карьер — попросила одолжить ей ненадолго денег «для одного дела», а если у нее самой нет, то хотя бы и у соседей — «да, да, пока секрет!» — немного попросила, как раз столько, чтобы можно было скромно дожить оставшиеся отпускные дни, не появляясь в поликлинике. Затем, с аппетитом разгрызая засохшую булочку, которую обнаружила в ящике кухонного стола, она разыскала в шкафу свой старый выцветший ситцевый купальник, в котором в жаркие дни работала на проклятущем садовом участке, надела голубые брюки — к счастью, не уложила и их в дорогу! — старый свитер и плащ, сунула купальник и чистое вафельное полотенце в свою старую сумку и, несмотря на ветреную осеннюю погоду, отправилась на ближайший городской пляж.

Да, да! Она будет купаться и загорать, она будет ждать солнца, загорать и купаться каждый солнечный день! Да-да, она не пропустит ни одного солнечного дня! Дай только бог, чтобы солнечных осенних дней было в этом году побольше, — ей надо прийти на работу загорелой, веселой, окрепшей, чтобы сказать всем, что ее путешествие на юг было прекрасным!

В СОЛНЕЧНЫЙ ДЕНЬ ЗОЛОТОЙ ОСЕНИ

Был солнечный, ясный, тихий, очень красивый осенний день. Над радужным лесом туго натянуто яркое голубое небо. Между золотыми пригорками сверкает голубая река. С реки слышны плеск воды, музыка вразнобой и громкие веселые голоса. По длинной березовой аллее, начинающейся от реки, стелется какое-то странное механическое стрекотание. От реки по аллее медленно идет женщина. Издали женщина выглядит девочкой, но вблизи становится видно, что ей около сорока. У женщины темные короткие волосы, худое, очень бледное, без косметики, поблескивающее от пота лицо. Под светлыми глазами дугами лежат тени. День жаркий. Но на женщине длинное, до щиколотки, разноцветное, модного покроя пальто из толстой материи с ворсом. Яркие крупные клетки пальто — желтые, красные, зеленые и оранжевые — красиво сочетаются с радугой осеннего леса. Пальто заметно велико женщине — из роскошного, широкого покроя его рукавов неожиданно не на месте выступают острые края худых плеч.

Женщина медленно идет по аллее.

Она скользит подошвами туфель по лоскутному одеялу из сухих листьев, укрывшему землю аллеи, сгребает листья носками туфель в пышные пестрые копны, медленно двигает их ногами перед собой, смотрит, как быстро копны растут, вслушивается в потрескивающее, легкое и чистое шуршание листьев, и опущенные углы ее большого рта дрожат в улыбке.

О чем думает она, улыбаясь так печально, так сокровенно?

Может быть, о том, кто, испугавшись фантазий ее желаний тогда, давно, оставил ее? Или о ребенке, которого тогда, давно, убила в себе как часть себя?