Фокусник из Люблина - [52]
— Кого это вы там встречали?.. Из голодранцев вышел, и сам голодранец. Прости за резкость, но это так. Некого мне винить, кроме себя. Действительно, вы ничего от меня не скрыли. В греческой трагедии есть такой персонаж — что-то вроде судьбы: фатум? — нет, как-то по-другому называется… Такая фигура: видит все, знает наперед, что случится с человеком, однако же вынуждена способствовать тому, что ссудил рок. Видит преисподнюю и все равно туда подталкивает.
— Вы еще не в преисподней.
— Ниже пасть невозможно. Если у вас осталась хоть капля человечности, избавьте меня от последнего позора. Уходите и никогда больше не приходите сюда. Я не собираюсь посылать за вами погоню. Пусть останутся хотя бы хорошие воспоминания.
— Простите.
— Не надо просить прощения. Вы сказали мне, что у вас есть жена. Не скрывали, что живете с Магдой. Говорили, что атеист, или же изображали это… Я все принимала. Так что мне теперь? Бояться вора? Забавно только, что из вас получился такой незадачливый вор. — У Эмилии вырвался короткий смешок.
— Остается только доказать, что я настоящий вор.
— Мне, видно, надо поблагодарить вас за это обещание. Не знаю только, что теперь скажу Галине. — Эмилия переменила тон. — Надеюсь, вы понимаете, что должны уйти. И никогда не возвращаться. И не писать тоже. Что же до меня — для меня вы умерли. Я, впрочем, тоже. Но и у мертвых есть свой последний приют.
— Хорошо. Ухожу. Можете быть уверены, что никогда больше… — Яша сделал движение подняться.
— Погодите минутку. Я же вижу, что вы даже встать не можете. Что же с вами такое? Растянули связки? Или сломали ногу?
— Что-то такое. Да.
— Что бы там ни было, вам не следует выступать в этом сезоне. Можете так остаться хромым на всю жизнь. Вам надо обратиться к Богу. Ведь он наказал вас прямо на месте преступления.
— Такой уж я неудачник. Шлимазл.
Эмилия закрыла лицо руками. Опустила голову. Казалось, она тщательно обдумывает что-то. Даже потерла пальцами лоб. Когда же отняла руки, Яша с изумлением увидел, как в эти несколько мгновений она переменилась, за несколько секунд постарела. Мешки под глазами. Растрепанные волосы. Морщины. Седина в волосах. Яша не мог поверить собственным глазам. Как в детской сказке, с нее спали колдовские чары, те, что оставляли ее вечно юной. Даже голос звучал тускло, невыразительно. Она взглянула на него с подозрением и, конфузясь, спросила:
— Почему там остался список с адресами? И почему там и мой адрес? Неужели же… — Эмилия не стала продолжать.
— Не оставлял я никаких адресов.
— Полицейский не выдумал же.
— Не знаю. Богом клянусь, не знаю.
— Не клянитесь Богом. Вы, конечно, могли составить список, и он выпал из кармана. Очень мило с вашей стороны, но лучше было не включать меня в этот список, — и она улыбнулась. Вымученная улыбка. Такая остается на лице после пережитой трагедии.
— Право же, это необъяснимо. Я начинаю сомневаться в собственном рассудке…
— Да, ведь вы больны.
И в это самое мгновение перед ним снова встало все, что произошло тогда. Он вырвал странички из записной книжки, сделал из них жгутик, с помощью которого пытался исследовать замочную скважину. Видимо, этот скрученный жгутик и остался там, а на нем записаны были адреса, в том числе и адрес Эмилии. Кто знает, какие там еще адреса? И в ту же секунду Яше пришло в голову, что там могли быть сведения и о нем самом! Адрес Вольского мог там быть. И адреса других импресарио, актеров, владельцев театров. Адреса фирм, от которых он получал снаряжение. Вполне вероятно, что там и его собственный адрес: ему нравилось развлекаться, записывая улицу и номер дома, а потом украшать их разными завитушками, хвостиками, фестончиками и цветочками. Страха не было, но внутри него что-то такое смеялось. Только первое его преступление — и вот уже он на себя донес… Видно, он из тех незадачливых воров, которые ничего не украдут, а наследят так, что полиции ничего не остается, как их арестовать. Настоящий шлимазл. И полиция, и суд беспощадны к этим неумехам. Яша вспомнил, что сказала Эмилия о тех, кто видит бездну, однако же падает в нее. Стыдно за свое ротозейство. Значит, нельзя появляться дома. Им ничего не стоит узнать адрес в Люблине. И нога эта еще…
— Ну что ж, — сказал Яша. — Не буду больше обременять вас. Все кончено между нами. — И он поднялся.
Эмилия тоже встала.
— Куда же вы? Куда бежите? Вы же никого не убили…
— Простите, если сможете. — И Яша заковылял к двери.
Эмилия тоже сделала движение, будто собираясь преградить путь.
— Как бы там ни было, обязательно пойдите к доктору.
— Да, конечно. Спасибо.
Показалось, Эмилия хочет что-то сказать еще, но он прошел в прихожую, взял пальто и шляпу, тут же вышел. Эмилия крикнула что-то вдогонку, но Яша бежал уже по лестнице, волоча за собой бедную свою больную ногу.
Глава восьмая
1
В подворотне Яша на минутку остановился и помедлил. А что, если агент полиции ждет его там, снаружи? Вспомнил про отмычку. Нет, она не в этом пиджаке. В том, что надевал накануне. А если обыск уже был? Тогда ее, конечно, нашли. Ну, все едино! Завтра меня посадят! Во всех газетах про меня напишут! Что скажет Эстер, когда узнает, что муж ее — вор? Ну, а эти маравихеры из Пяска будут в восторге: то-то посмеются! А Герман? Зевтл? Магда? И этот братец, Болек? А что будет с Вольским? Со всей этой бандой в «Альгамбре»? Как бы там ни было, меня поместят в тюремную больницу, с ногой… Яша, конечно, сбежал по лестнице, но сейчас почувствовал, как нога распухает, ее просто разносит, она давит ботинок. «Ну, что же, — сказал он себе, — Эмилию я уже потерял». Вышел из подворотни. Ни городового, ни сыщика там не было. Никто его не ждал. Может, засада устроена на той стороне? Яша прикинул, не пойти ли через Саксонский сад, но не стал этого делать: если Эмилия глядит в окно, может его увидеть. Пошел в направлении Граничной, снова вышел на Навозную. В окошке у часовщика увидал, что сейчас только без десяти четыре. Господи Боже, Отец небесный, как долог этот день! Кажется, будто год прошел… Он почувствовал, что ему необходимо присесть и передохнуть. Тут где-то должна быть синагога. Бейт-мидраш. И действительно, вот и двор. Он завернул туда. Что это стряслось со мною? — удивлялся, прямо-таки изумлялся Яша. Неожиданно для себя я стал настоящим правоверным евреем!.. В синагоге вечерняя служба шла полным ходом. Какой-то литвак громко распевал Восемнадцать Благословений. Молящиеся были в коротких пиджаках, в модных шляпах. Яша улыбнулся. Сам он родом из польских евреев, из хасидов. Там, в Люблине, почти нет литваков, а в Варшаве их великое множество. Они иначе одеваются, иначе говорят, иначе молятся. Стоял знойный летний день, но от синагоги тянуло прохладой. Ее не могли растопить жаркие лучи летнего солнца. Он услышал, как выпевает кантор: «… и в Иерусалим, город твой, по милосердию Своему возвратись, и обитай в нем, как обещал Ты…» Вот как? Они все еще хотят вернуться в Иерусалим? — подумал Яша. С самого детства он привык смотреть на литваков как на полуевреев, какую-то чужеродную секту. С трудом понимал их идиш. Среди молящихся он заметил несколько гладковыбритых мужчин. Разве это дело? Сначала бреются, потом молиться идут. Может, они ножницами пользуются? Это считается меньший грех… Но если уж веришь в Бога и Тору, то к чему компромиссы? Если Бог существует и заповеди Его непреложны, то соблюдать их надо везде и всегда: и днем, и ночью… Как вообще жить в этом мире, который так низко пал? Яша направился в бейт-мидраш. Там было полно народу. Все столики заняты. Евреи сидели над Талмудом. Сквозь окна проникало солнце, и в его лучах плясали косые столбы пыли. Юноши с закрученными пейсами невероятной длины сидели над Талмудом, раскачивались, распевали, выкрикивали что-то, размахивали руками, тыкали друг в друга пальцами. Один гримасничал так, будто у него где-то болит, другой грозит пальцем, третий крутит цицес. Грязные рубашки, расстегнутые воротнички… Несмотря на молодость, некоторые уже без зубов. У одного борода росла черными клоками: клок здесь, пучок там. А у другого — человечка маленького роста — борода рыжая, как огонь. Голова обрита, а из-под ермолки свешиваются рыжие пейсы, как косички, такие длинные… Ему кричали: «Запрашивают пшеницу, а он предлагает ячмень!» Как может Бог желать такого? Все эти дела… с пшеницей и ячменем… Все их познания касаются только торговли… Ему припомнилось, что кричат антисемиты: Талмуд ихний только учит евреев, как нас обмануть! Небось, у этого парня есть маленькая лавчонка. А если и нет, то вот-вот будет. Яша приглядел кусочек лавки у полок с книгами. Так хорошо было присесть. Закрыл глаза и вслушивался в чтение свитка. Детские и молодые голоса смешивались с хрипловатыми, дребезжащими звуками старческого голоса. Слышались выкрики, бормотание, пение, четко звучали лишь отдельные слова. Яше вспомнилось, как однажды, немного выпив, Вольский говорил ему, что он, Вольский, конечно же, не антисемит, но все же еврей в Польше устраивает Багдад посреди Европы. Даже китайцы или арабы, так выходило у Вольского, цивилизованные люди в сравнении с евреем. А с другой стороны, те евреи, которые бреют бороды и носят короткое платье, — эти евреи полны рвения русифицировать Польшу или же становятся революционерами. Почти все они и эксплуатируют, и баламутят рабочий класс, и притом одновременно и то, и другое. Они радикалы, франкмасоны, атеисты, интернационалисты, стремятся все захватить и надо всем господствовать… все осквернить…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня звали лгуном, — вспоминал Исаак Башевис Зингер в одном интервью. — Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же».«Мешуга» — это своеобразное продолжение, возможно, самого знаменитого романа Башевиса Зингера «Шоша». Герой стал старше, но вопросы невинности, любви и раскаяния волнуют его, как и в юности. Ясный слог и глубокие метафизические корни этой прозы роднят Зингера с такими великими модернистами, как Борхес и Кафка.
Эти рассказы лауреата Нобелевской премии Исаака Башевиса Зингера уже дважды выходили в издательстве «Текст» и тут же исчезали с полок книжных магазинов. Герои Зингера — обычные люди, они страдают и молятся Богу, изучают Талмуд и занимаются любовью, грешат и ждут прихода Мессии.Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня называли лгуном. Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же.Исаак Башевис ЗингерЗингер поднимает свою нацию до символа и в результате пишет не о евреях, а о человеке во взаимосвязи с Богом.«Вашингтон пост»Исаак Башевис Зингер (1904–1991), лауреат Нобелевской премии по литературе, родился в польском местечке, писал на идише и стал гордостью американской литературы XX века.В оформлении использован фрагмент картины М.
Американский писатель Исаак Башевис Зингер (род. в 1904 г.), лауреат Нобелевской премии по литературе 1978 г., вырос в бедном районе Варшавы, в 1935 г. переехал в Соединенные Штаты и в 1943 г. получил американское гражданство. Творчество Зингера почти неизвестно в России. На русском языке вышла всего одна книга его прозы, что, естественно, никак не отражает значения и влияния творчества писателя в мировом литературном процессе.Отдавая должное знаменитым романам, мы уверены, что новеллы Исаака Башевиса Зингера не менее (а может быть, и более) интересны.
Американский писатель Исаак Башевис Зингер (род. в 1904 г.), лауреат Нобелевской премии по литературе 1978 г., вырос в бедном районе Варшавы, в 1935 г. переехал в Соединенные Штаты и в 1943 г. получил американское гражданство. Творчество Зингера почти неизвестно в России. На русском языке вышла всего одна книга его прозы, что, естественно, никак не отражает значения и влияния творчества писателя в мировом литературном процессе.Отдавая должное знаменитым романам, мы уверены, что новеллы Исаака Башевиса Зингера не менее (а может быть, и более) интересны.
Роман "Шоша" впервые был опубликован на идиш в 1974 г. в газете Jewish Daily Forward. Первое книжное издание вышло в 1978 на английском. На русском языке "Шоша" (в прекрасном переводе Нины Брумберг) впервые увидела свет в 1991 году — именно с этого произведения началось знакомство с Зингером русскоязычного читателя.
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Мишель Турнье не только входит в первую пятерку французских прозаиков, но и на протяжении последних тридцати лет является самым читаемым писателем из современных авторов — живым классиком. В книге «Пятница, или Тихоокеанский лимб» Турнье обращается к сюжету, который обессмертил другого писателя — Даниеля Дефо. Однако пропущенный сквозь призму новейшей философии, этот сюжет не просто переворачивается, но превращается в своего рода литературный конструктор, из которого внимательный читатель сможет выстроить свою версию знаменитого романа.
Живой классик латиноамериканского романа, перуанский писатель №1 – Марио Варгас Льоса (р. 1936) хорошо известен русскому читателю по книгам «Город и Псы», «Тетушка Хулия и писака» и др. «Литума в Андах» – это та сложная смесь высокой литературы, этнографического очерка и современного детектива, которую принято называть «магическим реализмом».Сложно остаться в стороне от политики в стране, традиционно для Латинской Америки охваченной братоубийственной гражданской войной. Литума, герой романа, – полицейский, которому поручено вести дела в небольшом поселке, затерянном в Андах, прикладывает все силы, чтобы удержаться в стороне от разворачивающихся событий, но в конце концов это не удается и ему.
Как в российской литературе есть два Ерофеева и несколько Толстых, так и в японской имеются два Мураками, не имеющих между собой никакого родства.Харуки пользуется большей популярностью за пределами Японии, зато Рю Мураками гораздо радикальнее, этакий хулиган от японской словесности.Роман «69» – это история поколения, которое читало Кизи, слушало Джими Хендрикса, курило марихуану и верило, что мир можно изменить к лучшему. За эту книгу Мураками был награжден литературной премией им. Акутагавы. «Комбинация экзотики, эротики и потрясающей писательской техники», – писала о романе «Вашингтон пост».
«Лесной царь» — второй роман Мишеля Турнье, одного из самых ярких французских писателей второй половины XX века. Сюжет романа основан на древнегерманских легендах о Лесном царе, похитителе и убийце детей. Использование «мифологического» ракурса позволяет автору глубоко исследовать феномен и магическую природу фашизма…Роман упрочил славу Турнье и был удостоен Гонкуровской премии. В 1996 году по роману был поставлен фильм, главную роль в котором исполнил Джон Малкович.