Флорентийский волшебник - [36]

«Друг мой сердечный, помощник мой, ты убедишься в моей щедрости: одна десятая часть сокровищ будет твоя».

«Одна десятая?!» – возмутился я, и мы заспорили.

Остров был уже весь как на ладони, со своими скалами и косматыми деревьями, мы даже убрали паруса и бросили якорь, когда наконец наш тихий, но оснащенный едкими словечками спор окончился соглашением: мне была обещана одна пятая доля находки, вторая пятая, согласно уговору, должна была быть разделена между матросами, сам синьор Балтазар рассчитывал получить втрое больше, чем вся команда вместе взятая. По правде говоря, такое решение вопроса я находил не только справедливым, но и весьма выгодным: ведь мне-то самому и в голову бы не пришло искать клад, матросы же пусть радуются тому, что нежданно-негаданно перепадет им. Я даже почувствовал прилив чего-то вроде радости. Тогда я, увы, не подумал, что раздел шкуры неубитого медведя может принести только несчастье, что медведь возьмет да разгневается.

На этот раз тем медведем оказался остров. Как же это остров может гневаться, спросишь ты. О, лучше не спрашивай, не заставляй рассказывать о том, как, добравшись с несколькими матросами на лодке до берега, я отправился на розыски часовни, и как под нами с ошеломляющим грохотом ходуном заходила земля. Здесь у нас жители насмерть пугаются при малейшем оползне. Там же затряслась вся земля. Весь остров. Сверху валились скалы, между двумя холмами разверзлась глубочайшая пропасть, казалось, загляни туда – и перед тобой раскроется сама преисподняя. Хотя преисподней мы там не увидели, зато перед нашими глазами, гудя и волнуясь, молниеносно из ничего возникло огромное озеро. И удивительней всего то, что в озере этом вода была сладкая, как на дне ада. Так и сказал мне Болио, оправившись немного после перенесенного кошмара:

«Это озеро, брат ты мой, – подношение твоего дьявольского обиталища». Ты, конечно, помнишь, что матросы прозвали меня Черным дьяволом. Но не буду разглагольствовать.

Я постараюсь рассказать тебе, какие бедствия свалились на наши отчаянные головы, особенно на голову доктора Тинополоса, который упросил нас забрать его с собой на остров в надежде передохнуть от качки. Теперь эта столь желанная для старика суша швыряла его из стороны в сторону, пуще самого что ни на есть грозного моря. Словом, его морская болезнь возобновилась, причем в десятикратном размере. Но разве нам до него было в те минуты! Оправившись немного, мы переглянулись с синьором Балтазаром – нам было страшно подумать, что землетрясение разнесло часовню вместе со спрятанным под ней кладом.

Но часовня стояла на месте, только крышу ее смело стихийным бедствием. Но что крыша! Нас-то интересовало основание. Мы с синьором Балтазаром как ошалелые понеслись к часовне. Сопровождавшие нас матросы никак не могли взять в толк, что с нами произошло. Синьор же Тинополос – как поздней он промямлил – решил, что мы взбесились, и, увидев наш безумный бег в сторону часовни, тоже побежал, но в противоположном направлении. Однако тут же растянулся, споткнувшись о корягу. Но что было его потрясение в сравнении с тем, которое перенесли мы, когда, приблизившись к часовне, увидели, что остров… обитаем…

Перед часовней околачивалось с дюжину женщин, которые, завидев нас, кинулись врассыпную. Было похоже, мой Нардо, что на острове том все вдруг посходили с ума. Тогда я не предполагал, что среди них я и мой капитан оказались в самых что ни на есть дураках. Хотя, должен сказать тебе теперь, много времени спустя: я благословляю после этого всяческий бег и в особенности тот побег… не удивляйся, сейчас ты все поймешь.

Значит, мы бежали и весело махали руками женщинам. В особенности увлекся синьор Балтазар – ему с первого взгляда приглянулась одна толстушка в красных шальварах, которую с обеих сторон поддерживали подруги. Капитан Болио уже почти было настиг ее, когда из-за кустов и скал с воинственными воплями и обнаженными мечами на нас ринулись здоровенные чернокожие воины.

Я уже решил, что это – наше последнее приключение на грешной земле, ибо моя шпага и шпаги моих спутников выглядели игрушечными в сравнении с мечами чернокожих верзил. Повторяю, я не уверен, не полегли ли бы мы тут же, на месте, если бы дородная красавица в красных штанах не помахала своей белой вуалью чернокожим и не прикрикнула на них.

Это была курьезнейшая из всех возможных историй. Мы нарвались на турецкий гарем. И не какой-нибудь, а на гарем анафийского паши, который по обыкновению решил гульнуть со всеми своими женами на необитаемом острове. Конечно, его удовольствие тоже было омрачено землетрясением и достопочтенным Тинополосом.

Дело в том, что, споткнувшись, доктор кубарем скатился к ногам паши. Паша как раз вылез из-за какого-то куста, где, очевидно, в испуге укрылся. Он, по-видимому, чувствовал себя не лучше Тинополоса. Хоть Омера-пашу и поддерживали под руки двое дюжих евнухов, как только грек упал ему под ноги, он тут же присел на корточки и стал истошно взывать к аллаху.

Паша был не на шутку ревнив, быть может, это объяснялось его преклонным возрастом. Он тут же обвинил Балтазара в том, что он дерзнул поднять глаза на любимейшую из его жен – что греха таить, тут паша не ошибся – и, поскольку его слова доктор Тинополос сопровождал беспрерывным подмигиванием, паша вполне мог себя почувствовать престарелым супругом из новелл Боккаччо. Только ты, Нардо, не думай, что все это сказки. Капитан Балтазар Болио хорошо говорил по-турецки, во время плавания на востоке и ко мне пристало столько турецких слов, что продать меня было бы нелегко.