Флорентийский волшебник - [35]

Не забираясь далеко, они ложились в траве где-нибудь на нежно клонившемся к Арно пригорке. Отсюда, как когда-то со склонов Монте-Альбано, они смотрели на ландшафт, на странствующие облака, делились самым сокровенным, говорили о пережитом за годы разлуки, поверяли друг другу свои мысли.

Хотя Леонардо и находил слова своего друга чистосердечными, тем не менее, от его внимания не укрылось, что тот, порою умолкая, размышляет о чем-то своем или, опустив глаза, со вздохом следит за суетливым шествием муравья.

– Ну, так чем же кончились ваши поиски? – спросил однажды Леонардо собиравшегося уже в обратный путь друга. – Ты мне так и не рассказал, удалось ли вам найти греческие статуи. Привезли ли вы что-нибудь интересное?

– Разве не странно, Нардо, что мы с тобой одновременно подумали об одном и том же? Я как раз собирался рассказать тебе об этом. – Никколо ухарским, вовсе не соответствовавшим растроганному голосу жестом стал крутить ус. – Так вот, той осенью, когда мы получили от тебя карту, мой капитан очень обрадовался ей – я только много времени спустя узнал, почему, – более того, он не без удовольствия принял к сведению, что Чести не сможет следовать с нами – прострел в пояснице пригвоздил его к постели, он даже шевелиться не мог, не только что пускаться в путешествие. Лежа на спине, он отдавал нам приказания, снабжал добрыми советами, которых, сколько ни давай, все мало. Так что Чести не было на пристани во время нашего отплытия, на этот раз он не смотрел, как мы подымаем якорь, раскрываем паруса и, взмахивая руками, прощаемся с оставшимися на берегу добропорядочными христианами.

Нас тут же приласкал попутный ветер, да и удача сопутствовала нам до самой Александрии, где мы выгрузили свои шелка, набрали восточных пряностей и получили от бека Кайта рекомендацию к паше-наместнику острова Анафи. Дело в том, что синьор Чести, потолковав кое с кем из ученых, решил, что мы должны высадиться на острове Анафи и там оглядеться. Я забыл упомянуть, что с нами еще ехал один лысый грек, бежавший когда-то из осажденного Константинополя, знаток всевозможных книг о давно минувших временах. Но как голова грека ни была набита разными премудростями, утроба его оказалась весьма непригодной для плавания. Он приник к борту и только и делал, что загашивал волны, возвращая вездесущему создателю не только те блага, которые приняло перед этим его нутро, но и те, что залегали до той поры в его голове. Даже вечером не смел он оторваться от борта, так что капитан Балтазар Болио во избежание несчастья вынужден был с помощью двух здоровенных ребят уволочь беднягу мудреца. Таким образом, Болио убил сразу двух зайцев: во-первых, обеспечил лысому некоторый отдых и, во-вторых, отсеял стаю акул, которые сопровождали судно в надежде на скорую добычу.

Грека того звали Тинополосом. Замечу, судьба наградила этого неудачника еще одним недугом. Если его что-нибудь волновало, он начинал подмигивать, а уж раз начал, значит, не скоро перестанет. Сейчас ты узнаешь, какую беду навлекла эта хворь на его плешивую голову.

Итак, судно наше приближалось к Анафи. Поскольку ангелы-хранители не изменяли нам, мы плыли и плыли, все чувствовали себя превосходно, за исключением, правда, доктора Тинополоса. Впрочем, его страдания нас только забавляли. Уж таковы мы, моряки.

То и дело обходя мели в этом грозившем сотнями опасностей Архипелаге, мы наконец увидели цель нашего путешествия – Анафи. Остров легко можно было узнать по скале. Она напоминала плачущее человеческое лицо, обращенное к юго-западу. Я вдруг заметил, что капитан Болио, вместо того чтобы держать курс прямо к острову, стал менять направление. Подойдя к нему вплотную, я пристально поглядел на него. Мы ведь немного говорим на судне во время работы. Мой капитан тотчас же понял, о чем я, хоть и не очень вежливо, но все же в рамках существующих между нами товарищеских отношений, осведомляюсь.

Балтазар Болио посмотрел на меня и пробурчал:

«Готовься к великолепному, из ряда вон выходящему приключению».

Я тебе уже говорил, мой друг Нардо, что своего капитана всегда считал человеком, любящим все преувеличивать. Поэтому в ответ на его сообщение я равнодушно пожал плечами. Подождал немного и, так как синьор Балтазар указывал на маленький островок, знаком предложил ему говорить ясней. И тогда он перешел на шепот – должен сказать, привычка шептаться была ему несвойственна. А шептал он вот что:

«Хочешь – верь, хочешь – нет, но мы здесь с тобой, Никколо, разбогатеем. Мы станем богаче Чести, возможно даже, богаче самих Медичи!»

И, отдав команду причаливать, капитан скороговоркой поведал мне о том, что некогда на этом необитаемом острове император Византии, узнав о приближении турецких орд, зарыл под фундаментом часовни свои сокровища.

«Что нам статуи, целые или битые, из мрамора или из бронзы, мы разыщем клад! Золото!»

Это, не стану скрывать, и я нашел весьма заманчивым.

«Только смотри, чтоб никому ни слова, – шепотом добавил синьор Балтазар. – Вот когда найдем – тогда уж будем решать, поскольку придется на брата».

«А мне что от этого перепадет?» – поинтересовался я.