Флоренс Адлер плавает вечно - [58]

– Я думала, вы ужинаете? Папа сказал, что Гусси ест рисовый пудинг.

– У нее несколько дел, которые не могут ждать, – сказала мать, затем замолкла, будто подслушивая мысли Фанни. – Кажется, она говорила, что собирается заглянуть в больницу. Чтобы попрощаться.

– Ну, у нее немного времени осталось. Часы посещения заканчиваются в девять.

– Точно.

Неужели Флоренс так сердилась на Фанни, что решила проигнорировать ее письмо с извинениями? Отложить свой визит до последнего часа своего последнего дня в Атлантик-Сити? Да, они с Флоренс поругались – но у них и раньше случались чудовищные ссоры, после которых они быстро мирились.

– Ты знаешь, какая она, – продолжала мать с натужным энтузиазмом. – Оставляет все на последнюю минуту. Уверена, она скоро заглянет.

Фанни бросила взгляд на Дороти, которая с каждой секундой выглядела все более неловко. Она выбросила корки своего сэндвича и вытирала стол неиспользованной салфеткой.

– На каком поезде она уезжает завтра?

Теперь вздохнула мать.

– Не могу припомнить.

– Не можешь припомнить? – мать Фанни за всю свою жизнь ни разу ничего не забыла. Она могла воссоздать в памяти момент, когда Фанни лишилась своего первого зуба, знала, сколько шариков из мацы она сделала на прошлый Седер и название каждого цветка, что высадила на клумбу возле дома на Атлантик-авеню. Но она также помнила и более практичные вещи – номера телефонов всех членов женского комитета Бет Кехилла и имена всех, кто когда-либо припозднился с оплатой счетов в пекарне, по крайней мере в те годы, что она еще стояла за кассой.

– Либо Пенсильванская железная дорога, либо Центральная нью-джерсийская, в два двадцать пять или в четыре тридцать пять, – сказала Фанни. – Который рейс?

Фанни так увлеклась разговором, что не заметила, как в комнату зашла Мэри. Когда она похлопала ее по плечу, Фанни чуть не выронила трубку.

– Ты должна закончить звонок, – велела она и повернулась к Дороти. – С кем она разговаривает?

Эстер что-то говорила про расписание поездов, но Фанни перестала слушать. Мэри сердилась на нее или на Дороти? Сложно было понять.

– Мама, – сказала она. – Кажется, мне пора идти. Скажи Флоренс, что я жду ее. Очень.

Она опустила трубку на рычаг. Спина болела, а ноги казались сделанными из кирпича. Может, мать была права, и ей не стоило выбираться из постели.

– Извини, – сказала она Мэри. – Мне просто очень нужно было поговорить с сестрой.

– Этот телефон не для пациентов, – отрезала Мэри, посылая Дороти испепеляющий взгляд. На ее верхней губе осталась маленькая капля майонеза. – Дороти, поможешь ей вернуться в постель?

Никто из больничного персонала еще не говорил с Фанни так строго, и на короткое мгновение она почти почувствовала вину за то, что подставила Дороти.

Дороти медленно встала на ноги, как будто предпочла бы любое другое задание, и по широкой дуге обошла Мэри, выводя Фанни из сестринской. По пути в палату она что-то бормотала под нос. Фанни показалось, что она услышала что-то вроде: «Поверить не могу, что мы делаем это», но это была какая-то бессмыслица. Делаем что? И кто такие «мы» – конечно же, не Дороти и Фанни?

– Ты что-то сказала? – наконец спросила Фанни, когда они дошли до ее комнаты.

– А?

– Ты сказала что-то.

У Дороти либо были проблемы со слухом, либо она решила проигнорировать вопрос Фанни.

– Послушай, Дороти, мне правда очень жаль, что я тебе создала проблемы.

Дороти не стала отвечать. Она только приподняла одеяло на кровати и сказала:

– Забирайся.

* * *

Фанни проснулась от того, что ребенок внутри пинался. Ощущение того, что кто-то шевелится внутри нее, никогда не переставало удивлять. Она стащила одеяло и подняла ночную рубашку, чтобы обнажить голый живот, тугой и круглый. Иногда, в такие утра как сейчас, когда ребенок был активен, она видела чуть заметное шевеление живота, как мускулы сокращаются, чтобы принять на себя удар крошечного кулачка или пяточки. Она представляла, как ребенок отталкивается от таза и покачивается по направлению к ребрам.

Фанни потянулась за стаканом воды на прикроватном столике и увидела прислоненный к нему сложенный лист бумаги. Сверху красивым почерком было выведено ее имя. Фанни в недоумении взяла записку.

Теперь она вспомнила, что засиделась допоздна в ожидании Флоренс. Сперва она переживала, что сестра не успеет в больницу до окончания часов посещения, а затем, когда минуло девять часов, что и вовсе не придет. Фанни пыталась не задремать, но это оказалось невозможно, – теперь она всегда была усталой. В какой-то момент она будто проснулась и могла поклясться, что слышит, как МакЛафлин отчитывает Дороти, но теперь понимала, что это был сон.

Почерк на записке был не как у Флоренс – аккуратнее и увереннее. Когда Фанни развернула листок, то увидела, что короткое сообщение написано на больничной бумаге.

«Фанни,

Флоренс заходила сегодня, но ты уже спала. Ты выглядела так спокойно, что она не захотела будить тебя. Она просила передать, что любит тебя и все следующие несколько недель будет думать о тебе и ребенке.

Бетти»

Фанни выпустила записку из пальцев. На ее коленях та сложилась вновь. Это все? Флоренс собиралась уехать во Францию, не попрощавшись по-настоящему? Набат боли вернулся в виски Фанни. Она снова подняла записку и перечитала слова Бетти. «Она просила передать». Зачем Флоренс передавать через Бетти сообщение, когда она могла просто разбудить ее? Или попросить лист бумаги и ручку и написать это сама? Конечно же она могла потратить пару минут, чтобы черкнуть пару строчек. Неужели Фанни так мало значила для нее? Дыхание Фанни начало учащаться. Она скомкала записку так туго, как только могла и, испустив низкий рык, швырнула ее из комнаты в коридор.