Флоренс Адлер плавает вечно - [50]

Хотелось того Эстер или нет, ей придется разрешить Гусси навестить Фанни в больнице. Избежать этого было нельзя. Гусси спрашивала о матери каждый день, как и Фанни о Гусси. Эстер врала Фанни о ее местонахождении так часто, что пришлось записывать вранье на обрывке бумаги, который она хранила во внутреннем кармане сумочки. Она обнаружила, что если просматривать записи перед посещением дочери, становилось проще быть последовательной. Навестив Фанни, она обычно уже в приемном покое доставала бумагу и ручку из сумочки и вносила необходимые правки.

Сначала Эстер сказала, что Гусси подхватила летнюю простуду, и она не хотела заразить Фанни или лежащих в отделении младенцев. Когда Айзек отвез Гусси навестить своего отца, она с его благословения продлила эту поездку на несколько дней. Ее обуревало чувство вины, когда она рассказывала Фанни, что Гусси играет со школьными подругами, потому что на самом деле запретила ей видеться с ними, чтобы не рисковать, но все равно использовала эту отговорку – уже несколько раз. А при последней встрече она в отчаянии объяснила отсутствие Гусси тем, что девочка якобы записалась на курсы кручения жезлов. Легкость, с которой эта наглая ложь скатилась с языка, испугала Эстер. Когда все закончится, сможет ли она вспомнить, что было правдой?

Проблема, о которой Эстер могла задуматься заранее, заключалась в том, что теперь ей надо было научить Гусси отвечать на вопросы по множеству тем вместо всего одной. Фанни могла спросить Гусси о Флоренс, но могла осведомиться и о здоровье, о поездке в Аллайанс, о подружках или – боже упаси – о новообретённом таланте кручения.

Сквозь дверь спальни Эстер слышала скрип стула по кухонному полу. Она представила, как Гусси, все еще одетая в ночную рубашку, тянется за тарелками, которые Эстер хранила в сушилке над раковиной. Мгновением позже она услышала, как открывается хлебница. Гусси всегда была способной девочкой. Эстер прислушалась, ожидая звука открывающегося ящика буфета, звяканья столовых приборов. Можно ли выучить Гусси? И какой был выбор у Эстер, кроме как верить, что она сможет?

Эстер опустила ноги на пол и потянулась за домашним халатом. Может, она сделает овсянку для них двоих, и для Анны, если та встала. Гусси нравилась овсянка с большим куском масла и щедрой ложкой коричневого сахара, но Эстер могла приготовить и кое-что получше. Она нарежет круглые спелые персики, которые купила в «Вагенхайме» два дня назад. Это утро нужно было начать со сладостей.

* * *

Гусси взлетела по ступеням больницы и побежала бы вприпрыжку через вестибюль к лестнице, не схвати ее Эстер за воротник сарафана и не укажи на стул.

– Садись, – сказала Эстер.

– Бабуль, я знаю.

– И слушать не хочу. Садись.

Гусси закатила глаза. Новая, но уже выводящая из себя привычка.

– Повторим все в последний раз.

– Поцеловать маму, сказать, что я скучала. Больше ничего не говорить.

– Ты, конечно, можешь разговаривать с мамой. Но если она спросит про Флоренс…

– Не говорить ей, что она умерла.

Эстер уставилась на внучку. Дети бывали так жестоки. Она помнила, как думала об этом, когда растила своих девочек. Часто они бывали слишком честны, слишком прямолинейны. Их мир виделся большим, храбрым и ярким, но они еще не могли оценить, что у цвета имелись оттенки, а у слов – нюансы. Они описывали людей вокруг старыми или молодыми, уродливыми или красивыми, толстыми или тонкими, никогда не понимая, что посередине лежали другие слова – добрее, мягче, великодушнее. Иногда, когда Гусси говорила о смерти Флоренс так прозаично, Эстер чувствовала, будто ее вскрыли и обнажили нутро.

– Правильно, не говори, что она… что ее нет. Если она спросит, мы скажем, что она очень занята подготовкой к поездке во Францию. Много плавает. Покупает необходимое.

– Мы можем сказать, что она уплыла в Нью-Йорк!

– Нет, определенно нет. Не выдумывай ничего.

– Но мы уже все выдумали.

– Не умничай, – наказала Эстер, уже сомневаясь в решении взять с собой Гусси. – Лучше ничего не говорить о Флоренс. Если мать спросит, просто дай мне ответить.

Она правда собиралась пустить Гусси в палату? До родов Фанни оставалось еще больше месяца. Если ребенок родится сейчас, гарантий дать никто не сможет. Хотя их и так никогда не было.

– И помни, – сказала Эстер, грозя Гусси пальцем, – если я скажу тебе подождать в коридоре, ты выйдешь без малейших…

– Миссис Адлер?

Эстер резко повернула голову, чтобы увидеть всего в пяти футах позади себя доктора Фанни.

– Доктор Розенталь, – сказала она, выпрямляясь. Он был слишком привлекательным, чтобы оставаться холостяком, но о его жене она не слышала ни слова. Удивительно, как медсестры акушерского отделения хоть что-то умудрялись делать по работе.

– Значит, я не обознался.

Было почти десять часов утра. К настоящему моменту он должен уже завершить обход.

– Как сегодня Фанни?

– Я могу поговорить с вами наедине?

Дыхание застряло в груди. Эстер кивнула, жестом приказала Гусси оставаться на месте и последовала за доктором в угол приемного покоя, подальше от внучкиных ушей.

– Все в порядке?

– Кровяное давление Фанни немного выше, чем нам хотелось бы.