Флоренс Адлер плавает вечно - [24]

Айзек помнил о письме, которое Фанни дала ему, когда он навестил ее во вторник, чувствовал его тяжесть в кармане пиджака. Оно все еще лежало там, сложенное вдвое, с начавшими загибаться уголками. Он достал его, разгладил и стал изучать почерк жены. Округлая «Ф», размашистая «А». Что бы сделала Фанни, узнай она о смерти Флоренс? Была ли Эстер права? Будут ли новости слишком тяжелыми для нее?

Айзек так не думал. Но, с другой стороны, это он уговорил Фанни покататься с ним на аттракционе с машинками прошлой весной.

Стоял прекрасный день за два месяца до родов, и Эстер предложила присмотреть за Гусси после обеда. Было в том дне что-то свободное, что напомнило Айзеку об их первом лете вместе, еще до свадьбы. Они съели гамбургер в «Мэмми» и прогулялись до Стального причала, недавно вновь открытого. Они пробрались сквозь толпу, рассматривая громкие палатки с играми и яркую карусель в самом центре пирса. За ней виднелся новый аттракцион с большой желтой вывеской, на которой огромными синими буквами было написано: «ВЫШИБИХ».

– О, я поняла, – сказала Фанни. – Вышиби их.

Пятнадцать или двадцать человек, все в крошечных металлических машинках с резиновыми бамперами, кружились по маленькой площадке.

– Смысл в том, чтобы врезаться друг в друга? – спросил он, когда у них на глазах мужчина, слишком большой для крошечной машинки, врезался в машинку мальчика, скорее всего своего сына. Фанни ничего не сказала, только засмеялась, когда от удивления мальчишку бросило вперед.

Айзек достал из кармана два четвертака, протянул их Фанни и сказал:

– Прокатимся? Ты всегда хотела научиться водить.

Фанни покачала головой, желая остаться наблюдателем, но Айзек настоял.

– Как в старые добрые времена. Помнишь, когда мы катались на карусели? – продолжил он с блеском в глазах.

– Думаешь, это безопасно? – спросила она, положив ладонь на живот словно для защиты.

– Естественно.

Когда следующим утром у Фанни пошла кровь, Айзек не хотел верить, что эти два случая как-то связаны. Они сразу же позвонили Эстер и Джозефу, сказали, что что-то пошло не так и что им надо срочно забрать Гусси. Пока они ждали Джозефа с машиной, Айзек практически умолял Фанни простить его или, по крайней мере, не рассказывать об аттракционе.

– Фан, мы едва стукнулись. В смысле, ты ведь ничего не почувствовала, правда?

Она ничего не сказала, просто смотрела на него испуганными глазами.

– Мы же просто развлекались, – сказал он с отчетливой ноткой страха в голосе.

Хирам родился в шесть часов вечера, но Айзек о сыне узнал только в половину десятого. Доктор, представившийся Габриэлем Розенталем, нашел Айзека в приемном покое больницы, и та манера, с какой он произнес «мистер Фельдман», дала Айзеку какую-то отвратительную уверенность, что ребенка они потеряют.

Фанни пережила отслойку плаценты, объяснил доктор Розенталь. Единственное, что они могли сделать – это позволить ей родить.

– Она?.. – спросил Айзек, не зная, как завершить вопрос.

– Она в порядке. Мы внимательно следим за ней, но кажется, что кровотечение остановилось.

– А ребенок?

– Он очень мал, – сказал доктор. – Вряд ли переживет ночь.

– Он?

– Да, это мальчик.

– Мальчик, – онемело повторил Айзек.

Доктор взглянул на него с сожалением в глазах.

– Могу я его увидеть? – спросил Айзек.

– Мы этого не рекомендуем.

– Да, но я все равно хотел бы, если это ничего не изменит.

Доктор провел Айзека наверх, в ясли, где сестра усадила его на стул в центре комнаты. Вдоль стен стояли колыбельки, но Айзек старался не заглядывать в них, опасаясь, что увидит сына прежде, чем будет готов к встрече. Сестра подошла к колыбельке и достала из нее сверток одеял, не сильно отличавшийся от других. Она прижала его к груди и замешкалась, когда приблизилась к Айзеку.

Когда она передала ему сверток, Айзек удивился, каким тяжелым и горячим он оказался.

– У него жар? – взволнованно спросил он.

– Это просто грелка, – объяснила она. – Мы пытаемся поднять его температуру.

Он приподнял уголок одеяла и обнажил красное, умудренное лицо крошечного старичка – большой лоб, никаких волос, глаза зажмурены. Его голова была не больше шара для бильярда. Рядом действительно торчала обернутая в полотенце бутылка с горячей водой.

Этот ребенок выглядел просто ужасающе – но одновременно с этим и по-странному прекрасно. В нем невозможно было узнать ни пронзительные карие глаза Фанни, ни линию роста волос Айзека, но обещание этих и множества других знакомых черт помогло ему разглядеть что-то за странностью сына.

– Я убедил Фанни прокатиться на аттракционе с машинками вчера. На пирсе, – сказал Айзек, не отрывая глаз от своего хрупкого сына. Он почувствовал, как в горле замирает дыхание. Слеза прокатилась по его щеке и упала на лоб сына. Он смахнул ее большим пальцем – таким огромным на фоне его крошечных черт. – Это моя вина?

– Простите. Я не знаю, о чем вы, – сказал доктор Розенталь.

– Машинки врезаются друг в друга. Я врезался в нее раз, может два. Сильно, мне кажется. Ну, не совсем. Это же аттракцион. – Он знал, что говорит слишком много и попытался прекратить. – Она смеялась.

– Я хотел бы знать с точностью, но иногда сложно определить причину, – сказал доктор таким же едва теплым тоном.