Флибустьеры - [92]

Шрифт
Интервал

Однако не все поддались панике.

В мастерской ювелира, у которого проживал Пласидо Пенитенте, события обсуждались весьма свободно.

— Не верю я в эти прокламации! — говорил один подмастерье, тощий, как палка, словно иссохший от работы с паяльником. — По-моему, тут козни отца Сальви!

— Кхе, кхе! — покашливал ювелир, человек очень осторожный, но не решавшийся прервать разговор, чтобы не прослыть трусом. Он только кашлял, подмигивал своему помощнику и взглядом показывал на улицу, как бы напоминая: «За нами могут следить!»

— Мстит за оперетту! — продолжал подмастерье.

— Конечно, мстит! — воскликнул другой подмастерье, с глуповатым лицом. — То же самое и я говорил! Потому-то…

— Гм, насчет прокламаций все точно, — снисходительным тоном перебил его судейский писарь. — Сейчас, Чичой, я тебе объясню! — И прибавил шепотом: — Это проделка китайца Кироги!

— Кхе, кхе! — снова закашлял хозяин, перекладывая буйо из-за одной щеки за другую.

— Уж поверь мне, Чичой, это дело китайца Кироги! Сам слышал в конторе!

— Ну, если в конторе слышал, значит, правда! — воскликнул простак, веривший каждому слову писаря.

— У Кироги, — продолжал тот, — застряли в гавани сто тысяч песо в мексиканской валюте. Как их выручить? Вот он и затевает эту историю с прокламациями. А здесь кстати подвернулось прошение студентов. Пока все бегают да суетятся, он подмажет таможенных, и ящики с серебром тут как тут!

— Верно, верно! — закричал простак, ударяя кулаком по столу. Потому-то китаец Кирога… потому-то… — И он запнулся, не зная, что сказать о Кироге.

— А расплачиваться за все будем мы! — негодующе воскликнул Чичой.

— Кхе, кхе! — закашлял ювелир. — Сюда идут.

Действительно, кто-то приближался к дому. Все сразу умолкли.

— Святой Паскуаль Плясун — великий святой! — нарочито громко сказал хозяин, хитро подмигнув остальным. — Святой Паскуаль Плясун…

Дверь отворилась, в мастерскую вошел Пласидо Пенитенте вместе с пиротехником, которому на днях отдавал распоряжения Симоун. Их окружили, засыпали вопросами.

— Мне не удалось поговорить с арестованными, — отвечал Пласидо. — Их, думаю, человек тридцать!

— Будьте начеку! — прибавил пиротехник, переглянувшись с Пласидо. Говорят, нынешней ночью ожидается резня…

— Ах, черт! — воскликнул Чичой, озираясь в поисках оружия, и, за неимением лучшего, схватил свой паяльник.

Хозяин так и сел, у него подкосились ноги. Простак-подмастерье уже видел себя зарезанным и заранее оплакивал участь своей жены и детей.

— Вздор! — сказал писарь. — Никакой резни не будет! Ведь советчик самого, — он многозначительно поднял палец, — к счастью, заболел.

— Симоун!

— Кхе, кхе, кхе!

Пласидо и пиротехник опять переглянулись.

— Вот кабы он не заболел…

— То резня была бы непременно! — закончил пиротехник, прикуривая сигарету над лампой. — А что тогда бы стали делать мы?

— Мы бы им показали резню! Подняли бы революцию и…

Ювелир раскашлялся так, что конец фразы никто не расслышал. Слова Чичоя, видимо, не сулили ничего доброго властям, судя по тому, как яростно размахивал он паяльником и какие строил гримасы, подобно японскому трагическому актеру.

— Уверен, что он только прикинулся больным, — просто боится выйти из дому! Ну, повстречайся он мне…

На ювелира снова напал отчаянный кашель, и он предложил разойтись.

— Но все-таки будьте готовы, — на прощание говорил пиротехник. — Может случиться, что перед нами встанет выбор: быть убитым или убивать.

Несчастный хозяин раскашлялся еще сильнее, и подмастерья стали расходиться, унося с собой молотки, напильники и другие инструменты, которые можно обратить в оружие: они готовились дорого продать свою жизнь. Вместе с ними вышли Пласидо и пиротехник.

— Будьте осторожны, прошу вас! — жалобно напутствовал работников хозяин.

— А вы уж не оставьте в беде мою вдову и моих сироток! — умолял простак еще жалобней.

Бедняге казалось, что он уже изрешечен пулями и похоронен.

Стража у городских ворот, была в эту ночь заменена испанскими артиллеристами. Когда на следующий день Бен-Саиб отважился с первыми лучами солнца выйти на прогулку и, кстати, проверить состояние городской стены, он увидел на ее откосе, неподалеку от Лунеты, труп молоденькой филиппинки в изодранной одежде. Бен-Саиб содрогнулся от ужаса, затем потрогал труп концом трости, оглянулся на ворота и пошел дальше, придумывая на ходу сентиментальную историю об убитой филиппинке.

Однако в последующие дни в газетах не появилось ни строчки о несчастной девушке, зато подробно сообщалось о том, сколько людей упало на улице, наступив на банановую кожуру и поскользнувшись; сам Бен-Саиб, видимо не найдя лучшей темы, поместил многословное описание циклона, который разрушил в Америке много селений и погубил свыше двух тысяч человек. Статья была написана высоким слогом, и между прочим в ней говорилось:

«Чувство милосердия, более свойственное нациям католическим, чем каким-либо иным, и мысль о сыне божьем, из милосердия пожертвовавшем собой ради спасения человечества, пробуждает в нас («Sic!») сострадание к себе подобным, и мы возносим мольбы к небу, чтобы наши острова, терпящие столько бедствий от циклонов, не постигла участь Соединенных Штатов!»


Еще от автора Хосе Рисаль
Не прикасайся ко мне

В романе известного филиппинского писателя Хосе Рисаля (1861­–1896) «Не прикасайся ко мне» повествуется о владычестве испанцев на Филиппинах, о трагической судьбе филиппинского народа, изнемогающего под игом испанских колонизаторов и католической церкви.Судьба главного героя романа — Крисостомо Ибарры — во многом повторяет жизнь самого автора — Хосе Рисаля, национального героя Филиппин.


Рекомендуем почитать
Мой друг, покойник

В новый том собрания сочинений бельгийского классика фантастики, детектива и хоррора Жана Рэя, — справедливо именуемого «европейским Эдгаром По», — полностью вошли его сборники рассказов «Сказки, навеянные виски», «Черные сказки про гольф» и роман «Город великого страха». Первый из названных сборников по-русски не печатался никогда, прочее публиковалось фрагментарно и очень давно. Жан Рэй (псевдоним Реймона Жана Мари де Кремера) известен не только как плодовитый виртуоз своего жанра, но и как великий мистификатор, писавший на двух языках, французском и фламандском, к тому же под множеством псевдонимов (Гарри Диксон, Джон Фландерс и др.); значительная часть его наследия до сих пор не издана или не выявлена.


Какой подарок Руперт получил к рождеству

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Сошёл с дистанции

Перед Долли Фостер встал тяжёлый выбор. Ведь за ней ухаживают двое молодых людей, но она не может выбрать, за кого из них выйти замуж. Долли решает узнать, кто же её по-настоящему любит. В этом ей должна помочь обычная ветка шиповника.


Доктор Краббе обзаводится пациентами

На что только не пойдёшь ради собственной рекламы. Ведь если твоё имя напечатают в газетах, то переманить пациентов у своих менее достойных коллег не составит труда. И если не помогают испытанные доселе верные средства, то остаётся лишь одно — уговорить своего друга изобразить утопленника, чудом воскресшего благодаря стараниям никому дотоле неизвестного доктора Томаса Краббе.


Тэнкфул Блоссом

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Кокосовое молоко

Франсиско Эррера Веладо рассказывает о Сальвадоре 20-х годов, о тех днях, когда в стране еще не наступило «черное тридцатилетие» военно-фашистских диктатур. Рассказы старого поэта и прозаика подкупают пронизывающей их любовью к простому человеку, удивительно тонким юмором, непринужденностью изложения. В жанровых картинках, написанных явно с натуры и насыщенных подлинной народностью, видный сальвадорский писатель сумел красочно передать своеобразие жизни и быта своих соотечественников. Ю. Дашкевич.


Двор Карла IV. Сарагоса

В настоящем издании публикуются в новых переводах два романа первой серии «Национальных эпизодов», которую автор начал в 1873 г., когда Испания переживала последние конвульсии пятой революции XIX века. Гальдос, как искренний патриот, мечтал видеть страну сильной и процветающей. Поэтому обращение к истории войны за независимость Гальдос рассматривал как свой вклад в борьбу за прогресс современного ему общества.


За свободу

Роман — своеобразное завещание своему народу немецкого писателя-демократа Роберта Швейхеля. Роман-хроника о Великой крестьянской войне 1525 года, главным героем которого является восставший народ. Швейхель очень точно, до мельчайших подробностей следует за документальными данными. Он использует ряд летописей и документов того времени, а также книгу Циммермана «История Крестьянской войны в Германии», которую Энгельс недаром назвал «похвальным исключением из немецких идеалистических исторических произведений».


Сказание о Юэ Фэе. Том 1

Роман о национальном герое Китая эпохи Сун (X-XIII вв.) Юэ Фэе. Автор произведения — Цянь Цай, живший в конце XVII — начале XVIII века, проанализировал все предшествующие сказания о полководце-патриоте и объединил их в одно повествование. Юэ Фэй родился в бедной семье, но судьба сложилась так, что благодаря своим талантам он сумел получить воинское образование и возглавить освободительную армию, а благодаря душевным качествам — благородству, верности, любви к людям — стать героем, известным и уважаемым в народе.


Служанка фараонов

Книги Элизабет Херинг рассказывают о времени правления женщины-фараона Хатшепсут (XV в. до н. э.), а также о времени религиозных реформ фараона Аменхотепа IV (Эхнатона), происходивших через сто лет после царствования Хатшепсут.