Флибустьеры - [90]

— Бедный юноша! — пробормотал отец Фернандес, и на глазах у него проступили слезы. — Я завидую иезуитам, воспитавшим тебя!

Отец Фернандес глубоко ошибался: иезуиты отреклись от Исагани, а когда вечером узнали о его аресте, заявили, что он их скомпрометировал.

— Этот юноша губит себя и вредит другим! Пусть все знают, что свои идеи он почерпнул не у нас!

И отцы иезуиты не лгали. Да, такие идеи внушает лишь господь бог и посредником ему служит природа!

XXVIII Страхи

За несколько дней до злополучной «пятницы прокламаций» Бен-Саиб, в порыве пророческого вдохновения, заявил в своей газете, что для Филиппинских островов образование гибельно, в высшей степени гибельно. Теперь наш писатель ходил задравши нос — наконец-то он посрамил своего противника «Горациуса», который дерзнул высмеять его, поместив в своей газете «Фейерверк» следующую заметку:

«Наш коллега из «Гласа» пишет:

«Для Филиппинских островов образование гибельно, в высшей степени гибельно!»

Согласны.

Уж давно «Глас» мнит себя представителем филиппинского народа; ergo, как сказал бы брат Ибаньес, если б знал латынь…

Но когда брат Ибаньес пишет, он превращается в мусульманина[163], а отношение мусульман к образованию известно.

Да будет тому свидетелем, как выразился один знаменитый проповедник, Александрийская библиотека!»[164]

И вот теперь вышло, что прав он, Бен-Саиб! Недаром он — единственная мыслящая личность на Филиппинах, единственный, кто предвидит события!

Известие о подстрекательских листках, обнаруженных на дверях университета, многим испортило аппетит, а кое-кому расстроило пищеварение. Встревожились даже флегматичные китайцы — они уже не решались сидеть у себя в лавках, как обычно, поджав ногу, — видимо, боялись, что не успеют ее распрямить, когда придется убегать.

В одиннадцать утра, хотя солнце не свернуло со своего пути и его превосходительство генерал-губернатор не появился на улицах во главе непобедимых когорт, беспокойство усилилось: в заведение Кироги до сих пор не заглянул ни один из его завсегдатаев-монахов — без сомнения, это предвещало страшную катастрофу! Если бы солнце взошло не круглое, а квадратное, если бы на распятиях Христос оказался одетым в панталоны, Кирога и то всполошился бы меньше: он решил бы, что солнце — это лиампо, а сын божий — один из игроков в чапдики, которые часто остаются без рубашки. Но как понять, что не видно монахов как раз теперь, когда у него столько новостей!

По дружескому совету одного провинциала, Кирога еще накануне приказал не пускать в свои дома, где шла игра в лиампо и чапдики, никого из индейцев, кроме постоянных посетителей; будущий китайский консул опасался за деньги, которые там оставляют игроки. Распорядившись в случае опасности немедленно запереть лавку, он взял в провожатые солдата-ветерана и отправился в недальний путь к дому Симоуна. По мнению Кироги, было самое время пустить в дело спрятанные на его складе ружья и патроны, как задумал ювелир. Конечно, в ближайшие дни начнутся обыски, аресты, и тогда люди, у которых найдут оружие, с перепугу отдадут последнее! То был прием прежних карабинеров: вначале подбросить в дом пачки контрабандных табачных листьев[165], а затем сделать обыск: несчастные домовладельцы и раскошеливаются! Теперь ввоз табака разрешен, на чем же еще наживаться, как не на оружии!

Симоун, однако, никого не принимал и велел передать Кироге, что время действовать еще не наступило. Китаец направился к дону Кустодио спросить совета, надо ли вооружить служащих лавки, но дон Кустодио тоже не принимал: он разрабатывал проект обороны своего дома на случай осады. Тогда Кирога вспомнил о Бен-Саибе, но, застав журналиста вооруженным до зубов и увидав на столе, вместо пресс-папье, два револьвера, поспешно откланялся, вернулся домой и, сказавшись больным, лег в постель.

В четыре часа пополудни заговорили уже не только о прокламациях. Поползли слухи о сговоре между студентами и военными из Сан-Матео;[166] уверяли, что на банкете в китайской панситерии студенты поклялись захватить город, что у входа в гавань стоят немецкие корабли, готовые поддержать мятежников. И еще рассказывали, что группа молодежи отправилась в Малаканьянг[167], якобы заявить о своей преданности Испании, но когда они хотели пройти к генералу, их задержали и у каждого нашли оружие. Само провидение спасло его превосходительство, помешав сразу принять преступных юнцов: он был занят беседой с провинциалами, вице-ректором и отцом Ирене, приехавшим от отца Сальви. Если верить отцу Ирене, который под вечер навестил капитана Тьяго, эти слухи были недалеки от истины. По словам монаха, влиятельные лица советовали его превосходительству, воспользовавшись случаем, примерно наказать этих флибустьеришек, чтобы раз навсегда нагнать страху.

Отец Ирене в лицах рассказывал, как все было:

— Нескольких расстрелять, — говорил один, — да десятка два немедленно выслать под покровом ночи. Все недовольные вмиг присмиреют!

— Зачем так круто! — возражал более мягкосердечный. — Достаточно вывести на улицы войска, например, кавалерийский батальон с саблями наголо да выкатить несколько пушек… Народ здесь робкий, все тотчас попрячутся по домам.