Флибустьеры - [53]

Ужин подходил к концу. Из столовой доносились обрывки тостов, взрывы смеха, веселые восклицания… Несколько раз было произнесено имя Кироги, слышались слова «консул», «равенство», «права»…

Сам хозяин не ел европейских блюд: он ограничивался тем, что выпивал рюмочку то с одним, то с другим гостем, любезно обещая откушать попозже с теми, кому не хватило места.

Симоун приехал к Кироге, поужинав в другом доме; он беседовал в зале с коммерсантами, сетовавшими на упадок торговли: дела идут из рук вон плохо, торговля парализована, за европейские товары приходится платить неслыханные цены. У ювелира просили разъяснений или же высказывали ему свои мысли, в надежде, что это будет передано генерал-губернатору. Средств для поправки дел предлагали много, но Симоун всякий раз с саркастической усмешкой бросал:

— Э, вздор!

Наконец кто-то отважился спросить его мнение.

— Мое мнение? — переспросил ювелир. — Я вам советую разобраться, почему процветают другие народы, и следовать их примеру.

— Но почему же они процветают, сеньор Симоун?

Симоун пожал плечами и не ответил.

— А еще это сооружение порта. Как из-за него выросли налоги! Хоть бы уж скорее его закончили! — вздохнул дон Тимотео Пелаэс. — Настоящая ткань Гвадалупы[111], как говорит мой сын; то ткут, то распускают… А налоги…

— Вы еще жалуетесь! — воскликнул кто-то. — Генерал ведь издал указ снести все ветхие строения? А у вас-то закуплена целая партия кровельного железа!

— Так-то оно так, — ответил дон Тимотео. — Да только никто не знает, во что мне обошелся этот указ! И дома сносить начнут не раньше чем через месяц, после великого поста, а там, глядишь, и другие закупят железо… Я бы немедленно снес все эти дома. А впрочем, какой толк? Что смогут купить у меня хозяева этих лачуг? Ведь они все нищие, один бедней другого.

— Тогда возьмите и скупите сейчас за гроши эти лачуги…

— А потом добейтесь отмены указа и перепродайте их за двойную цену… Недурное дельце!

Симоун улыбнулся своей ледяной улыбкой; заметив, что к ним подходит Кирога, он покинул сетующих коммерсантов и пошел навстречу будущему консулу. Самодовольное выражение вмиг исчезло с лица Кироги, он состроил умильную гримасу истого торгаша и согнулся чуть не до земли.

Китаец Кирога питал к ювелиру величайшее почтение не только из-за его богатства, но прежде всего из-за близости Симоуна к генерал-губернатору об этом шептались все кругом. Говорили также, что Симоун, поддерживая честолюбивые мечты китайца, советует властям учредить консульство; на это прозрачно намекала некая враждебная китайцам газета в нашумевшей полемике с другой газетой, ратовавшей за людей с косицами. Самые осведомленные, подмигивая, прибавляли полушепотом, что «Черное преосвященство» советовал генералу всячески поощрять китайцев, дабы сломить упорно отстаивающих свое достоинство филиппинцев.

— Чтобы держать народ в повиновении, — якобы сказал ювелир, — нет лучшего способа, как унизить его в собственных глазах.

И слова эти скоро подтвердились.

Община метисов и община тагалов ревниво следили одна за другой; весь их воинственный пыл, вся энергия растрачивались на взаимную вражду и недоверие. И вот однажды, во время мессы, старейшине тагалов, сидевшему справа от алтаря и отличавшемуся крайней худобой, вздумалось заложить ногу на ногу, чтобы в этакой светски непринужденной позе икры его казались полней и все могли любоваться его изящными ботинками. Тогда старейшина общины метисов, который сидел на противоположной скамье и из-за подагры и чрезмерной полноты не мог заложить ногу на ногу, широко раздвинул ноги и выставил вперед свое толстое брюхо, туго обтянутое жилетом и украшенное великолепной золотой цепью с бриллиантами. И та и другая сторона усмотрели вызов в действиях противника и борьба началась: на следующей мессе у всех метисов, даже у самых тощих, появилось брюшко, и сидели они расставив ноги, точно верхом на лошади: тагалы же все, как один, заложили ногу на ногу, даже толстяки. Видя это, китайцы тоже придумали себе особую позу: сели так, как сидят у себя в лавках, — подвернув под себя одну ногу, а другую свесив до полу. Посыпались протесты, жалобы, требования нарядить следствие, жандармы вооружились и приготовились к гражданской войне, священники потирали руки, испанцы веселились и брали деньги со всех подряд, пока наконец генерал не разрешил конфликта, приказав всем сидеть так, как сидят китайцы, ибо хотя китайцы и не самые ревностные христиане, зато они больше всех платят. Тяжко пришлось тут метисам и тагалам — панталоны они носили узкие и потому не могли копировать позу китайцев. А дабы намерение унизить их было вполне очевидным, исполнение указа обставили как можно торжественней — вокруг церкви, где бедняги обливались потом, выстроился целый отряд кавалерии. Дело дошло до кортесов, но кортесы одобрили указ: поскольку китайцы платят больше, они имеют право устанавливать свои порядки даже на религиозных церемониях, а что они нередко отрекаются от веры и издеваются над христианами, — это-де значения не имеет. Тагалы и метисы смирились, но зато они усвоили, что глупо растрачивать силы по такому ничтожному поводу.