Флибустьеры - [55]

— А кто в этой комиссии? — спросила пожилая дама.

— Полковник, два офицера и племянник его превосходительства.

— Всего четыре человека? — удивился один из чиновников. — Хороша комиссия! А если их мнения разойдутся, что тогда? Дело-то они хоть знают?

— Вот и я об этом подумал, — поддержал другой. — Я говорил, чтобы послали хоть одного штатского, не имеющего касательства к армии. Лучше всего сапожника…

— Вы совершенно правы, — заметил поставщик обуви, — но нельзя же послать индейца или китайца, а единственный наш сапожник с Полуострова потребовал такое жалованье, что…

— Вообще, зачем это нужно — изучать обувь? — перебила их пожилая дама. — Не для испанских же артиллеристов! А индейцы могут и босиком ходить, как в своих деревнях.

— Вот именно! И казне расходу меньше! — добавила недовольная своей пенсией вдова.

— Но посудите сами, — вмешался приятель командированных в Индию офицеров, — ведь не все же индейцы ходят в деревне босиком. И одно дело ходить босиком у себя дома, а другое — на военной службе: тут не смотрят ни на дорогу, ни на усталость, ни на время. А солнце, доложу я вам, сударыня, в полдень так палит, что на земле можно хлеб печь. Вот и помаршируйте босиком по пескам да по камням, когда над вами солнце, под вами огонь, а впереди пули…

— Человек ко всему привыкает!

— Да, как осел, которого приучали не есть! В нынешней кампании наши потери вызваны главным образом тем, что солдаты сбивают себе ноги… Точь-в-точь история с ослом, сударыня.

— Но, молодой человек, — возразила вдова, — подумайте, во что обойдутся эти башмаки. Можно было бы назначить пенсию многим сиротам и вдовам, тогда бы возрос престиж правительства! Не улыбайтесь, я не о себе говорю, я — то получаю пенсию, правда, небольшую, очень небольшую сравнительно с заслугами моего покойного мужа, я говорю о тех вдовах, которые влачат жалкое существование. Разве справедливо, что после стольких хлопот о переезде, после опасного путешествия по морю они в конце концов умирают здесь с голоду?.. Может, вы и правду говорите о солдатах, но я вот живу здесь уже больше трех лет и не видала ни одного хромого солдата.

— Вполне с вами согласна, сударыня, — сказала ее соседка. — К чему им башмаки, если они родились босые?

— Тогда и рубашек не надо!

— И штанов тоже!

— Воображаю, сколько побед мы одержали бы с голой армией! — иронически подытожил защитник филиппинских солдат.

В другой группе шел еще более горячий спор. Там разглагольствовал Бен-Саиб, а отец Каморра, по обыкновению, ежеминутно перебивал его. Журналист-монах, несмотря на все уважение к святой братии, вечно пререкался с отцом Каморрой, которого считал круглым невеждой и лишь наполовину монахом. Рассуждал он весьма либерально и независимо, опровергая этим несправедливые нападки врагов, которые величали его «брат Ибаньес». Отец Каморра любил спорить с журналистом и был единственным, кто принимал всерьез его «аргументы», как называл свои разглагольствования Бен-Саиб.

Говорили о магнетизме, спиритизме, магии и прочих чудесных явлениях; все эти словечки так и взлетали в воздух, подобно шарам жонглера.

В этом году на ярмарке в Киапо[112] много шуму наделала «говорящая голова», или, как ее называли, «сфинкс», которую показывал американец, мистер Лидс. На стенах домов были расклеены огромные афиши, они обещали «таинственное и ужасающее зрелище» и привлекали множество любопытных. Ни Бен-Саиб, ни отец Каморра, ни отец Ирене, ни отец Сальви еще не видали «голову», один Хуанито Пелаэс удосужился побывать на сеансе и теперь, захлебываясь, рассказывал о своих впечатлениях.

Журналист Бен-Саиб пытался дать естественное объяснение чуду, отец Каморра говорил о кознях дьявола, отец Ирене усмехался, а отец Сальви хранил суровое молчание.

— Полноте, ваше преподобие, дьявол нас больше не посещает, мы сами отлично умеем грешить…

— Но как иначе объяснить?..

— Как? А наука говорит…

— Опять он со своей наукой, провалиться мне!

— Нет, вы послушайте, я вам сейчас объясню, тут все дело в оптике. Я эту голову еще не видал и не знаю, как ее там показывают. Вот этот господин, — журналист указал на Хуанито Пелаэса, — уверяет, что она непохожа на обычные «говорящие головы». Пусть так! Но принцип тот же, все дело в оптике. Минуточку. Одно зеркало ставят так, второе — позади, оно отражает предмет… Поверьте, это просто физическая задача.

Сняв со стен несколько зеркал, Бен-Саиб расставлял их и так и эдак, наклонял под различными углами, но ничего у него не получалось.

— И все-таки я ручаюсь, что это просто оптический фокус.

— Какие там зеркала! Хуанито говорит, что голова находится в ларце, поставленном на столе… По-моему, это спиритизм, ведь спириты всегда возятся со столами, и я полагаю, что отец Сальви, как представитель церковных властей, должен запретить это бесовское зрелище.

Отец Сальви, сдвинув брови, молчал.

— Чтобы узнать, что там внутри, дьяволы или зеркала, — вмешался Симоун, — я бы советовал вам пойти и взглянуть на это диво.

Предложение понравилось, только отец Сальви и дон Кустодио отнеслись к нему неодобрительно. Идти на ярмарку, толкаться среди публики, чтобы поглазеть на какого-то «сфинкса», на какую-то «говорящую голову»! Что скажут индейцы! Еще подумают, что отец Сальви и дон Кустодио подвержены слабостям прочих смертных! Но Бен-Саиб с находчивостью истинного журналиста пообещал упросить мистера Лидса не допускать публики, пока они будут в зале; американец должен считать за честь, что они удостоили его посещением, он, конечно, не откажется исполнить просьбу, да и плату за вход не возьмет. Желая придать вес своим словам, Бен-Саиб добавил: