Флибустьеры - [52]

. Если же будете донкихотствовать, вы и врачом не станете, и не женитесь, и вообще ничего не достигнете. Все от вас отвернутся, соотечественники первые посмеются над вашим простодушием. О, поверьте, вы еще вспомните мои слова и признаете, что я был прав, — когда голова ваша станет такой же седой, как моя! — И старый адвокат, грустно улыбаясь и покачивая головой, подергал себя за жидкую седую прядку.

— Когда я поседею, как вы, сударь, — так же грустно ответил Исагани, и, оглянувшись на свое прошлое, увижу, что трудился лишь для себя и не сделал того, что мог и должен был сделать для родины, которая дала мне все, для моих сограждан, которые помогают мне жить, тогда, сударь, каждый седой волос станет для меня тернием, и не хвалиться я буду своими сединами, а стыдиться их!

Молвив это, он отвесил глубокий поклон и вышел.

Адвокат застыл на месте, изумленно глядя перед собой. Шаги постепенно стихли. Старик опустился в кресло и пробормотал:

— Бедный юноша! А ведь подобные мысли бродили когда-то и в моей голове! Да, всякий был бы счастлив сказать: я много сделал для отечества, я посвятил жизнь благу ближних своих! Гм, лавровый венец, пропитанный желчью, увядшие листья, под которыми скрыты тернии и черви! Нет, это не жизнь, это не кормит, не дает почестей; лавровые листья годятся разве для соуса, покоя они не приносят и не помогают выигрывать процессы, напротив! В каждой стране — своя мораль, как свой климат и свои болезни. — И немного спустя добавил: — Бедный юноша! Кабы все думали и поступали как он, я бы не поручился, что им не… Бедный юноша! Бедный Флорентино!

XVI Терзания одного китайца

В ту же субботу вечером китаец Кирога, мечтавший об учреждении консульства для китайцев, давал званый ужин на втором этаже своего большого торгового заведения, расположенного на Эскольте. Гостей собралось много: монахи, чиновники, военные, торговцы, клиенты, компаньоны. Заведение Кироги поставляло все необходимое священникам и монастырям, отпускало товары в кредит чиновникам; служащие в магазине были честные, любезные, усердные. Даже монахи и те не брезговали проводить у Кироги целые часы на виду у посетителей или во внутренних комнатах за приятной беседой…

В этот вечер гостиная в доме Кироги являла собой весьма живописное зрелище. Монахи и чиновники, сидя на венских стульях и привезенных из Гонконга табуретках темного дерева с мраморными сиденьями, расположились вокруг квадратных столиков; одни играли в ломбер, другие просто беседовали; ярко горели золоченые люстры, затмевая тусклое мерцанье китайских фонариков, украшенных длинными шелковыми кистями. На стенах были развешаны пейзажи в мягких синеватых тонах, какие рисуют в Кантоне и Гонконге, и тут же, рядом, безвкусные, кричащие олеографии, изображающие одалисок, полуголых красавиц, женоподобного Христа, кончину праведника и грешника, — изделия еврейских фирм в Германии, выпускаемые для продажи в католических странах. Была здесь и известная китайская гравюра на красной бумаге: сидящий старец почтенного вида с добродушным, улыбающимся лицом, а позади него слуга, уродливый, отвратительный демон в угрожающей позе, вооруженный копьем с широким лезвием; филиппинцы, невесть почему, называют этого старика кто Магометом, а кто — святым Иаковом; китайцы также не могут толком объяснить, кого изображают эти фигуры, олицетворяющие начала добра и зла. Громко стреляли бутылки шампанского, звенели бокалы, то здесь, то там раздавался смех, сигарный дым смешивался с особым, присущим китайскому жилью сложным запахом пороха, опиума и сушеных фруктов.

Сам Кирога в наряде мандарина, в шапке с синей кисточкой переходил из комнаты в комнату; держался он очень прямо и важно, но то и дело поглядывал по сторонам бдительным хозяйским оком, будто желал убедиться, что гости ничего не стянули. Эта прирожденная подозрительность не мешала ему встречать одних гостей дружеским рукопожатием, других приветствовать лукавой, смиренной улыбочкой или покровительственным кивком. Кое-кого он окидывал недовольным взором, точно говоря: «Знаю, знаю, ты пришел ко мне, только чтобы поужинать».

И китаец Кирога прав! Вот тот толстяк, который сейчас расточает ему комплименты и толкует о необходимости учредить в Маниле китайское консульство, намекая, что пост консула достоин занять только один человек — сам Кирога, — это ведь сеньор Гонсалес, подписывающийся псевдонимом «Окурок» под статьями, в которых он возмущается иммиграцией китайцев. А пожилой господин, разглядывающий с презрительными восклицаниями и гримасами обстановку, лампы, картины, — это дон Тимотео Пелаэс, отец Хуанито, крупный коммерсант, постоянно негодующий на то, что конкуренция китайца подрывает его торговлю. А там, подальше, смуглый, худощавый мужчина с живыми глазами и еле заметной усмешкой на лице — не кто иной, как знаменитый зачинщик спора о мексиканских песо, спора, который доставил столько неприятностей одному из клиентов Кироги; да, этот чиновник не зря прослыл умнейшим человеком в Маниле! А вон тот господин, с угрюмым взглядом и торчащими усами, стяжал всеобщее уважение тем, что открыто осуждает торговлю лотерейными билетами, которой занимается Кирога в компании с некой высокопоставленной манильской дамой. И в самом деле, половина, а то и две трети билетов уплывают в Китай, а те немногие, что остаются в Маниле, продаются с надбавкой в полреала! Достойный чиновник убежден, что главный выигрыш должен достаться ему, и подобные махинации приводят его в неописуемую ярость.