Флибустьеры - [40]

— Хочешь, побожусь? Ведь им деваться-то некуда, священник всемогущ. Если отец, муж или брат мешают, он отправит их куда подальше, и все в порядке! И все же одну дуру мы встретили, она, кажется, невеста Басилио. Знаешь его? Вот болван! Выбрать в невесты девку, которая по-испански ни словечка не знает и за душой у нее ни гроша — в прислугах живет! Дикая — не подступись, но хороша… Отец Каморра как-то ночью отколотил палкой двух пентюхов за то, что устроили ей серенаду. Чуть их не убил! А она по-прежнему дичится! Да не отвертится, дудки, пойдет по той же дорожке, что и все!

Хуанито Пелаэс прямо покатывался от хохота, словно все это было невероятно забавно. Пласидо смотрел на него исподлобья.

— Слушай, а что вчера объяснял преподаватель? — спросил Хуанито, вспомнив наконец о занятиях.

— Вчера мы не учились.

— Вот как! А позавчера?

— Да ты что? Ведь был четверг!

— Верно! Какой я дурень! Знаешь, Пласидо, я что-то стал глупеть! А в среду?

— В среду? Постой-ка… В среду шел дождь.

— Чудесно! А во вторник?

— Во вторник был день рождения профессора, мы ходили его поздравлять, понесли букет цветов, был оркестр, подарки…

— Ах, черт! — поморщился Хуанито. — А я и запамятовал. Вот дурень-то! Слушай, а он обо мне спрашивал?

Пенитенте пожал плечами.

— Не знаю… Но ему вручили список поздравлявших.

— Ах, черт!.. Ну, а в понедельник что было?

— Понедельник был первый день занятий, профессор проверил список и задал урок о зеркалах. Вот, смотри, от сих и до сих выучить на память, слово в слово… Этот параграф пропустить, и еще вот этот!

Он водил пальцем по страницам «Физики» Рамоса, показывая, что задано, как вдруг книжка взлетела в воздух — это Хуанито ударил его по руке снизу вверх.

— Хватит, плюнь ты на уроки, давай устроим себе «мостик»!

«Мостиком» манильские студенты называют день между двумя праздниками. По желанию студентов его тоже объявляют праздничным.

— Ну, знаешь, ты и вправду совсем одурел! — разъярился Пласидо и бросился подбирать книгу и листки бумаги.

— Давай устроим себе «мостик»! — твердил свое Хуанито.

Пласидо не соглашался; из-за них двоих занятия для полутораста учащихся не отменят, и если они не явятся — может здорово влететь. Он помнил, ценой каких хлопот и лишений мать содержала его в Маниле, отказывая себе во всем.

В это время они прошли ворота святого Доминика.

— Да, вспомнил! — воскликнул вдруг Хуанито, глядя на площадь перед бывшим зданием таможни. — Ты знаешь, мне поручили собирать взносы?

— Какие взносы?

— А на памятник!

— На какой памятник?

— Ха, он не знает! Отцу Валтасару!

— Что еще за отец Валтасар?

— Вот болван! Доминиканец один! Потому святые отцы и просят помощи у учащихся. Ну, гони три-четыре песо, пусть знают, что мы не скупимся! Не то еще, упаси бог, скажут, что им пришлось выложить на памятник из своего кармана. Ну же, дружок Пласидо, деньги эти не пропадут зря!

Хуанито многозначительно подмигнул.

Пласидо вспомнил, как одного студента переводили с курса на курс лишь за то, что он дарил учителям канареек, — и Хуанито получил три песо.

— Вот и отлично! Я напишу твое имя пояснее, чтобы профессор сразу заметил. Гляди: Пласидо Пенитенте, три песо. Да, вот еще что! Через две недели именины преподавателя по естествознанию… Душа-человек, отсутствующих не отмечает, уроки не спрашивает! Надо отблагодарить его, верно?

— Само собой!

— Ты согласен, что мы должны его поздравить? И оркестр надо такой же, с каким чествовали преподавателя физики.

— Правильно!

— Соберем по два песо с носа, ведь ты не против? Давай, приятель, сделай почин, будешь первым в списке.

Видя, что Пласидо без разговоров выкладывает два песо, Хуанито прибавил:

— Слушай, давай уж все четыре! Два я тебе потом верну. Пусть будут приманкой для других!

— Но зачем? Раз ты мне все равно их возвратишь, просто запиши четыре.

— И верно ведь! Какой я осел! Нет, я в самом деле стал глупеть! Ладно, я запишу, но ты все же дай их мне, показать хотя бы.

Пласидо не подвел священника, который крестил его этим именем[79], и выложил все, что требовал Хуанито.

Оба подошли к университету.

У входа и по сторонам, на тротуаре толпились студенты, ожидая появления преподавателей. Отдельными группками держались учащиеся подготовительного курса юридического факультета, пятого курса младшего отделения и подготовительного медицинского. Медики — большой частью питомцы муниципального Атенео — выделялись скромностью одежды и манер. Среди них вы могли бы заметить поэта Исагани, объяснявшего приятелю теорию преломления света. В одной группе пререкались, спорили, приводили слова преподавателей, цитаты из книг, схоластические изречения; в другой размахивали над головой книгами, что-то доказывали, чертя тростью на песке; некоторые развлекались, глазея на богомолок, направлявшихся в соседнюю церковь, и отпуская шуточки.

Вот, смиренно прихрамывая и опираясь на руку девушки, идет старуха; ее спутница опускает глаза, робея и стыдясь того, что надо пройти мимо стольких мужских взглядов; старуха приподнимает подол платья кофейного цвета — одежда сестер общины святой Риты, — обнажая толстенькие ножки в белых чулках, и бранит свою спутницу, возмущенно глядя при этом на дерзких зевак.