Флибустьеры - [38]
— Я вам говорил о нем… Очень богат… Сеньора графиня горячо его рекомендует.
— А-а!
— Затем некий Басилио, студент-медик…
— О Басилио ничего не могу сказать, — отец Ирене поднял обе руки, точно возглашал dominus vobiscum[75]. — Тихий омут! Его желания, его мысли всегда были для меня загадкой. Как жаль, что нет здесь отца Сальви, тот мог бы нам кое-что сообщить о его семье. Кажется, я слышал, что этому Басилио еще в детстве досталось от гражданской гвардии… Отец его был убит во время бунта, уж не помню какого…
Симоун очень спокойно улыбнулся, обнажив белые ровные зубы…
— Вот как, вот как! — кивал головой его превосходительство. — Значит, он — того?.. Заметьте это имя!
— Но позвольте, мой генерал, — заговорил важный сановник, видя, что дело оборачивается худо, — ведь пока об этих юношах не известно ничего дурного. Петиция их вполне разумна, мы не имеем никакого права им отказывать, исходя из одних только предположений. По моему мнению, правительство, удовлетворив эту просьбу, лишь покажет, что верит в народ и в незыблемость основ своей власти. К тому же оно вольно в дальнейшем отменить свое решение, если окажется, что его добротой злоупотребляют. Поводы и зацепки всегда найдутся, мы будем начеку… Зачем огорчать этих юношей, вызывать их недовольство? Ведь то, чего они просят, допускается королевскими указами!
Отец Ирене, дон Кустодио и отец Фернандес одобрительно закивали.
— Нет, нет! Индейцев нельзя учить испанскому языку! — воскликнул отец Каморра. — Никак нельзя, потому что они сразу лезут с нами спорить, а индейцам спорить не положено, они должны повиноваться и платить… Еще примутся законы толковать по-своему, книги читать! Это такие хитрецы и сутяги! Не успеют научиться испанскому языку, как становятся врагами господа и Испании… Почитайте-ка «Танданг Басио Макунат», отличная книга! Там все истинно, как вот это! — И он показал свои мощные кулаки.
Отец Сибила в нетерпении провел рукой по тонзуре.
— Но позвольте, — сказал он примирительным тоном, хотя был весьма раздражен, — ведь речь идет не только о преподавании испанского языка; за всем этим стоит скрытая борьба между студентами и преподавателями университета святого Фомы. Если студенты добьются своего, наш авторитет погиб: они скажут, что победили нас, будут ликовать, и тогда — прощай наше влияние на нравы, прощай все! Стоит им прорвать первую плотину — и этих юнцов уже ничто не удержит! А наше падение станет предвестником вашего! Сначала мы, потом правительство.
— Провалиться мне, уж этому не бывать! — выкрикнул отец Каморра. — Сперва испробуем, у кого кулаки крепче!
Тут вмешался отец Фернандес, до сих пор с улыбкой прислушивавшийся к спору. Все притихли, отца Фернандеса уважали за ум.
— Не прогневайтесь отец Сибила, если я скажу, что держусь иного мнения. Такая уж моя участь — почти всегда быть несогласным с моими братьями. По-моему, мы не должны смотреть на вещи так мрачно. Преподавание испанского языка можно разрешить, опасности тут нет никакой, а чтобы это не выглядело как поражение, нам, доминиканцам, следует превозмочь себя и первыми приветствовать замысел студентов — это будет разумно. К чему эти вечные нелады с народом — в конце-то концов нас меньшинство, а их большинство, и не они нуждаются в нас, а мы в них! Погодите, отец Каморра, погодите! Допустим, сегодня народ слаб, невежествен, — я сам так думаю, но завтра или послезавтра все изменится. Завтра или послезавтра они будут сильнее нас, будут понимать, что им нужно, и мы не сможем им помешать как нельзя помешать детям, когда они подросли, узнать кое о чем… И вот я думаю: насколько выгодней для нас не ждать, пока они просветятся самочинно, но уже сейчас изменить полностью нашу политику, положить в ее основу нечто более прочное и незыблемое, чем невежество народа, например, идею справедливости. Самое выгодное — быть справедливым, я всегда повторяю это братьям, но они не хотят мне верить. Как всякий молодой народ, индейцы свято чтят справедливость: если индеец провинился, он сам просит наказания, но если наказание незаслуженно, он приходит в ярость. Просьба этих юношей справедлива? Так исполним ее, дадим столько школ, сколько они хотят, — все равно им быстро наскучит: молодежь ленива, только сопротивление наше побуждает ее к деятельности. Наш авторитет — это узы, которые уже порядком ослабли, значит, надо создать другие — ну, хотя бы узы благодарности. Не будем глупцами, последуем примеру пройдох иезуитов…[76]
— Ох, помилуйте, отец Фернандес!
Нет, нет! Отец Сибила мог все стерпеть, но только не это! Ставить ему в пример иезуитов! Он побледнел и дрожащим от возмущения голосом обрушил на отца Фернандеса град язвительных упреков.
— Уж лучше подражать францисканцам… кому угодно, но не иезуитам! — негодуя, заключил он.
— Полноте, полноте!
— Просто срам слушать такое!
Разгорелся спор, в котором все приняли участие, позабыв о присутствии генерал-губернатора: все говорили разом, кричали, не слушая и не понимая один другого.
Бен-Саиб сцепился с отцом Каморрой, оба размахивали кулаками, один что-то говорил о грубиянах, другой — о чернильных душах; отец Сибила ссылался на капитул, а отец Фернандес — на «Сумму» святого Фомы
В романе известного филиппинского писателя Хосе Рисаля (1861–1896) «Не прикасайся ко мне» повествуется о владычестве испанцев на Филиппинах, о трагической судьбе филиппинского народа, изнемогающего под игом испанских колонизаторов и католической церкви.Судьба главного героя романа — Крисостомо Ибарры — во многом повторяет жизнь самого автора — Хосе Рисаля, национального героя Филиппин.
Роман повествует о жизни семьи юноши Николаса Никльби, которая, после потери отца семейства, была вынуждена просить помощи у бесчестного и коварного дяди Ральфа. Последний разбивает семью, отослав Николаса учительствовать в отдаленную сельскую школу-приют для мальчиков, а его сестру Кейт собирается по собственному почину выдать замуж. Возмущенный жестокими порядками и обращением с воспитанниками в школе, юноша сбегает оттуда в компании мальчика-беспризорника. Так начинается противостояние между отважным Николасом и его жестоким дядей Ральфом.
«Посмертные записки Пиквикского клуба» — первый роман английского писателя Чарльза Диккенса, впервые выпущенный издательством «Чепмен и Холл» в 1836 — 1837 годах. Вместо того чтобы по предложению издателя Уильяма Холла писать сопроводительный текст к серии картинок художника-иллюстратора Роберта Сеймура, Диккенс создал роман о клубе путешествующих по Англии и наблюдающих «человеческую природу». Такой замысел позволил писателю изобразить в своем произведении нравы старой Англии и многообразие (темпераментов) в традиции Бена Джонсона. Образ мистера Пиквика, обаятельного нелепого чудака, давно приобрел литературное бессмертие наравне с Дон Кихотом, Тартюфом и Хлестаковым.
Один из трех самых знаменитых (наряду с воспоминаниями госпожи де Сталь и герцогини Абрантес) женских мемуаров о Наполеоне принадлежит перу фрейлины императрицы Жозефины. Мемуары госпожи Ремюза вышли в свет в конце семидесятых годов XIX века. Они сразу возбудили сильный интерес и выдержали целый ряд изданий. Этот интерес объясняется как незаурядным талантом автора, так и эпохой, которая изображается в мемуарах. Госпожа Ремюза была придворной дамой при дворе Жозефины, и мемуары посвящены периоду с 1802-го до 1808 года, т. е.
«Замок Альберта, или Движущийся скелет» — одно из самых популярных в свое время произведений английской готики, насыщенное мрачными замками, монастырями, роковыми страстями, убийствами и даже нотками черного юмора. Русский перевод «Замка Альберта» переиздается нами впервые за два с лишним века.
«Анекдоты о императоре Павле Первом, самодержце Всероссийском» — книга Евдокима Тыртова, в которой собраны воспоминания современников русского императора о некоторых эпизодах его жизни. Автор указывает, что использовал сочинения иностранных и русских писателей, в которых был изображен Павел Первый, с тем, чтобы собрать воедино все исторические свидетельства об этом великом человеке. В начале книги Тыртов прославляет монархию как единственно верный способ государственного устройства. Далее идет краткий портрет русского самодержца.
Горящий светильник» (1907) — один из лучших авторских сборников знаменитого американского писателя О. Генри (1862-1910), в котором с большим мастерством и теплом выписаны образы простых жителей Нью-Йорка — клерков, продавцов, безработных, домохозяек, бродяг… Огромный город пытается подмять их под себя, подчинить строгим законам, убить в них искреннюю любовь и внушить, что в жизни лишь деньги играют роль. И герои сборника, каждый по-своему, пытаются противостоять этому и остаться самим собой. Рассказ впервые опубликован в 1904 г.
В настоящем издании публикуются в новых переводах два романа первой серии «Национальных эпизодов», которую автор начал в 1873 г., когда Испания переживала последние конвульсии пятой революции XIX века. Гальдос, как искренний патриот, мечтал видеть страну сильной и процветающей. Поэтому обращение к истории войны за независимость Гальдос рассматривал как свой вклад в борьбу за прогресс современного ему общества.
Роман — своеобразное завещание своему народу немецкого писателя-демократа Роберта Швейхеля. Роман-хроника о Великой крестьянской войне 1525 года, главным героем которого является восставший народ. Швейхель очень точно, до мельчайших подробностей следует за документальными данными. Он использует ряд летописей и документов того времени, а также книгу Циммермана «История Крестьянской войны в Германии», которую Энгельс недаром назвал «похвальным исключением из немецких идеалистических исторических произведений».
Роман о национальном герое Китая эпохи Сун (X-XIII вв.) Юэ Фэе. Автор произведения — Цянь Цай, живший в конце XVII — начале XVIII века, проанализировал все предшествующие сказания о полководце-патриоте и объединил их в одно повествование. Юэ Фэй родился в бедной семье, но судьба сложилась так, что благодаря своим талантам он сумел получить воинское образование и возглавить освободительную армию, а благодаря душевным качествам — благородству, верности, любви к людям — стать героем, известным и уважаемым в народе.
Книги Элизабет Херинг рассказывают о времени правления женщины-фараона Хатшепсут (XV в. до н. э.), а также о времени религиозных реформ фараона Аменхотепа IV (Эхнатона), происходивших через сто лет после царствования Хатшепсут.