Fleurs d'orange - [32]

Обычно я не отвлекаюсь на разговоры, но в этом случае его гнев был мне лишь на руку:

— Ты слабее своего отца. Я не оставлю тебе шансов.

Абрахам, как ожидалось, побагровел, будто вся кровь в его теле прилила к лицу, грозясь вырваться наружу. Отец — его слабость. Я — его слабость. Его эго — его слабость. Очень много слабостей передо мной.

Он совершил еще один бросок, подсказанный не разумом воина, а сердцем, я его видел и был к нему готов, но следующий, уже заставил меня сделать шаг назад, и я поскользнулся на песке, чувствуя, что острое лезвие меча полоснуло меня по предплечью. Выступила кровь. Отлично.

— Моя сталь почувствовала твою кровь, мальчишка. Теперь ее ничего не остановит.

— У меня нет цели воевать со сталью, Абрахам. Мой противник — это ты.

Парировал очередной удар, мечи со звоном сошлись и разошлись, высекая искры друг из друга, но не видя больше крови. Ноги прочно вгрызались в песочную поверхность арены.

Глаза Абрахама стали почти безумными, как у бешеного животного. А бешеных животных принято усыплять.

— Ты сдохнешь. И знаешь что? Спасибо тебе за такую возможность, убить тебя своими руками, ублюдок. И ты…

— Брендан! Быстрее! У нас еще дела! — Крик Реми ворвался в мое сознание, прерывая проклятия оппонента. Я не смог сдержать усмешки. Он как всегда вовремя. И он прав, действительно, так много времени уходит в пустую.

Прямо сейчас, глядя на него, я понимал, что не смогу проиграть. Потому что я дерусь за слишком многое и слишком многих. На кону свобода, наша свобода. Моя ухмылка привела Абрахама в еще большее неистовство, и он с диким первобытным криком ринулся на меня, замахиваясь мечом. Он начал наносить удар за ударом, заставляя меня отступать и обороняться. Я смотрел так внимательно, что глаза от напряжения стало сводить. И… Резко я отступил сильнее, чем должен был для защиты от очередного удара, пропуская Абрахама вперед по скользкому, обагрённому кровью песку, тот по инерции сделал лишний полушаг, в то время как мое лезвие уже поймало тусклый свет, заносимое моей рукой для удара в шею Абрахама. И он нашел ее. Это была моя единственная атака за всю битву. И она сделала свое дело. Кажется, у прозвища Дракон есть смысл. Дракон не разменивается по пустякам, он выжидает, чтобы нанести один смертельный удар. Абрахам этого не знал.

Из горла бывшего Главнокомандующего вырывались булькающие и хлюпающие звуки, быстро смешавшиеся с кровью, которая большими пузырями рвалась наружу. Кажется, он хотел что-то сказать. Я рывком выдернул меч из его шеи. Тело Абрахама с глухим звуком упало на колени, а затем ничком на песок, подняв клубы пыли.

Я не стал возвращаться в строй и направился к выходу.

У меня слишком мало времени.

*Цитата Реми — Евангелие от Матфея.

Глава 5. Цветок апельсина

Глава 5. Цветок апельсина.

Элеонор

На следующий день после церемонии и нашей встречи с Бренданом андабаты уехали. В отличие от нас, их Посвящение начиналось практически сразу после бала, но когда именно и как оно проходит, он мне не сказал. Вообще друг всячески уклонялся от любых тем, касательно их обучения. Все его слова и фразы на эту тему были либо туманны, либо скупы и больше напоминали мне нехотя брошенные в воду маленькие камушки, вылетавшие из его рта. И я не стала наставить, не желая портить момент. Ведь, я надеялась, мы увидимся снова. И у нас еще будет много, много времени, чтобы узнать каждую деталь жизни, проведенную вдалеке друг от друга. Сбудется ли это? Брендан не успел попрощаться со мной, не сказал ни слова больше. Иногда мне действительно казалось это сказкой, которой, к сожалению, пришел конец. Я корила себя за то, что мы так мало времени провели вместе, что я не узнала его сразу. А еще в голове было слишком много вопросов, на которые у меня не было ответов.

Тем временем приближалась церемония принятия, а, значит, я должна была расстаться с подругами и со стенами академии. Мы все устали от них, от этого городка, но и немного боялись выходить за привычные пределы. Больше всех переживала Стелла. В один момент, за два дня до церемонии, она просто бросила вышивку, над которой работала, на пол, и, уткнув лицо в колени, горько зарыдала. Я, Джул и другие девочки обнимали ее, успокаивали, утешали. Я клялась всем дорогим, что мы не потеряем связь, и была уверенна, что исполню свое обещание. Хоть мы и не знали, что нас ждет и по каким семьям нас распределят: пока мы живем на одной планете, я обязательно найду своих подруг.

Больше всего пугала неизвестность. Почему-то никто из нас ни разу не слышал о том, что стало с Кандидатками прошлых лет. Они просто испарялись. Да и что будет на церемонии? Если для Церемонии Принятия был отрепетирован каждый шаг по ступеньке, то здесь нам ни сказали ни слова, кроме раздражающих правил. Они были просты и лаконичны, можно было записать одним предложением: «Выходи под своим номером, не говори ни слова, молчи, снова молчи».

Когда наступил день церемонии, академия стала похожа на пчелиный улей, без умолку жужжащий. Для церемонии нам не давали свободу выбора в одежде, украшениях. Большое количество прислуги, превосходившее, наверное, численность всей академии, не то что выпускниц, носилось вокруг нас с самого утра. Нас отмывали, мазали всем, что хотя бы теоретически могло заставить нашу кожу «сиять», терли скрабами каждую клеточку тела, рискуя оставить нас не то что без сияющей кожи, а вообще без нее. Нам подбирали духи, наряды, делали прически. Черт, они позаботились даже о подборе белья, только я не понимала, к чему мне это черное кружево, которое и бельем то назвать нельзя? И чулки с широкой резинкой, крепившиеся на пояс с бантами… Все это раздражало. В результате я стала похожа на фарфоровую куклу. Мои глаза, густо накрашенные от век до ресниц, стали такими широкими, будто я была крайне удивлена всему происходящему. Такое обилие косметики заставляло меня чувствовать, будто на меня нацепили маску. И мне постоянно хотелось ее снять со своего лица.