Флавиан. Восхождение - [24]

Я показал на висящий на стене архондарика большой русский церковный календарь с репродукцией Спаса Нерукотворного на нем.

— Подождите! — вдруг осенило меня. — Я же его сфотографировал!

Вытащив из фотосумки дорожный ноутбук и включив его, я вставил в «картридер» извлеченную из фотоаппарата карту памяти, открыл на экране нужную папку.

— Так! Вот входные ворота с котом на них, вот экклесия, телевичком взятая, вот панорама, после которой я чуть на змею не наступил, а вот… — Я замер вместе со сгрудившимися вокруг экрана отцами. — Ничего себе!

Снимок, на котором должно было быть изображение улыбающегося монаха Феологоса, запечатлел только свет! Яркий, непонятно из какого источника исходящий свет! И больше ничего!

— Леш, — осторожно предположил Игорь, — может, это у тебя вспышка так сработала?

— Вспышка отключена, Игорь, — обескураженно протянул я, — и потом, вспышка могла осветить лишь объект передо мной, но не меня в объектив! Такое ощущение, что я сфотографировал крупным планом солнце!

— Кажется, ты Его и сфотографировал, — задумчиво произнес Флавиан.

— Ты думаешь… — повернулся к нему отец Никифор.

— Похоже на то! И имя, и… Что ты ощущал, Леша, в Его присутствии? — Флавиан посмотрел на меня внимательно.

— Ощущал? Ну, даже не знаю, как сказать… Хорошо мне было… Расставаться с Ним не хотелось… Словно мы с Ним знакомы давно, ощущал… Подожди! Ты полагаешь… — вдруг потрясла меня догадка.

— Так! Отцы и братия! — вдруг решительно произнес отец Никифор. — Кажется, наступил момент, когда всем лучше умолчать! Давайте оставим про себя наши мысли и догадки, Богу известно, кто это был и почему, а нам, я думаю, в загадки играть не полезно!

— Аминь! — вставая, подтвердил Флавиан.

Позже, когда я сидел на уединенной скамейке среди оливковых деревьев в монастырском саду, скорее переживая, чем обдумывая все происшедшее со мной сегодня, ко мне тихо подошел Флавиан и присел рядышком на скамью.

— Однако! — сказал я, посмотрев на него.

— Ну ты же просил, — ответил он, глядя на виднеющееся вдали море.

— Но чтобы так…

— Ему виднее, — вздохнул мой батюшка.

ГЛАВА 10. Схимник Александр

У каждого христианина, наверное, есть свой любимый храм, в котором он чувствует себя более дома, чем дома. Для кого-то это храм, в который он впервые осознанно пришел познакомиться с Богом, для кого-то — храм, где он был крещен или куда ходили его родители, деды и прадеды. Для кого-то любимым становится храм, в котором он полнее чувствует благодатный Божий ответ на искреннюю сердечную молитву.

У меня тоже есть любимый храм, даже два! Оба во имя Покрова Пресвятой Богородицы. Один находится на моей «духовной родине» в селе Покровском, другой на Святой горе Афон в русском Свято-Пантелеимоновом монастыре.

Первый я люблю потому, что с ним у меня связано все, что есть ценного в моей жизни — обретения Бога, духовного отца, жены, семьи, новой во Христе жизни, потому что в нем я несу церковные послушания, «пою Богу моему дондеже есмь»! Словом, понятно, почему я люблю Покровский храм в селе Покровском.

Почему я люблю Покровский храм в Пантелеимоне, я понять не могу. Там есть и более величественный главный собор монастыря — «кириакон» во имя святого великомученика Пантелеимона, вообще на Афоне есть множество самых разнообразных храмов, величественных соборов и маленьких экклесий. Но ни один из них не притягивает меня к себе так, как венчающий собою келейный корпус северной стены монастыря, не примечательный ни архитектурой, ни харизмой древности и многовековой намоленности, длинный и широкий как ангар двухпридельный храм Покрова.

Но… лучше по порядку!

Погостив пару дней в скиту у радушного отца Никифора, отец Флавиан собрался отправиться в Пантелеимон, тем более что диамонитирионы у нас были выправлены на этот монастырь, к тому же мы везли туда из Москвы различные посылки и передачи. После службы и трапезы мы с Игорем вновь загрузили нашу с Флавианом поклажу в кузов пикапа, отцы Флавиан и Никифор вновь исполнили прощальный «вальс бегемотиков», троекратно обнявшись и расцеловавшись в заросшие седыми бородами щеки, мы залезли на свои сиденья в машине и поехали!

— Батюшка! — повернулся сидящий за рулем Игорь к Флавиану. — Отец Никифор благословил меня с вами на гору идти, если соберетесь! Для помощи и вообще! Так что звоните, когда пойдете, я приеду!

— Спаси его, Господи! — перекрестился Флавиан. — Мне ведь, старый медведь, ничего не сказал, чтобы избежать благодарностей! Нуда ладно, будем в долгу!

Полтора часа по афонскому серпантину, то пыльному, то каменистому, то бетонированному, с подъемами и резкими поворотами, спусками на тормозах и медленным переваливанием колес через водостоки в ущельях, прилично утомили моего батюшку. Поэтому, когда на очередном спуске Игорь приостановил машину, показал вправо на видневшуюся сквозь листву крышу и сказал: «Смотрите, отче! Это мельница преподобного Силуана! Не хотите выйти и посмотреть поближе?», — Флавиан только вздохнул:

— Что-то я притомился, брат Игорь! Вы с Алексеем сходите, если хотите, а я как-нибудь потом…

— Отче честный! — встрепенулся я. — Значит, потом вместе и придем или приедем. Поехали, Игорек!