Флавиан - [37]

— Главы наша Господеви приклоним! — «Господеви» — значит Господу, догадался я, склоняя голову.

— Владыко Многомилостиве, Господи Иисусе Христе Боже наш, молитвами Вспречистыя Владычицы нашея Богородицы и приснодевы Марии; силою честнаго и животворящего Креста; предстательствы честных небесных Сил Безплотных; честнаго славного Пророка Предтечи и Крестителя Иоанна; святых, славных и всехвальных Апостолов; святых славных и добропобедных Мучеников; преподобных и богоносных Отец наших; иже во святых отец наших…

«Господи! — подумал я. — Скольких же заступников, ходатаев и помощников Ты даровал нам, грешным, в помощь! Сама Богородица, Святые Небесные Силы — Ангелы молятся о нас, Иоанн Креститель, Апостолы и Мученики, все святые, которых во множестве перечисляет сейчас в молитве Флавиан, все они готовы придти к нам на помощь. А мы в своём гордом нежелании их замечать — «я сам!» — тыкаемся по жизни как слепые котята, тонем, отвергая протянутую нам с Неба спасающую руку. И ведь не обижаются же они, святые, на нас за наше к ним небрежение, наверное, потому они и святые, что не обижаются… Не то что я, грешник… Прости меня, Господи, молитвами святых Твоих!»

Хор допел что-то щемяще-трогательное и наступила тишина.

— Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко… — тихим глубоким голосом запел Флавиан, и в этом голосе слышна была усталость старого, утомлённого боями и походами воина, который шёл сколько мог, потом ещё столько, сколько был должен, и вот теперь, выполнив свой солдатский долг, смиренно принимает из рук военачальника увольнительную навечно — «яко видеста очи мои спасение Твое». — Старый воин видит грядущую Великую Победу, он жалеет, что уже не будет к ней причастным, но чувство исполненного долга наполняет радостью его сердце, которое ликует видя грядущий «свет во откровение языков, и славу людей Твоих Израиля».

Углублённый в сопереживание этого дивного песнопения, я не заметил, как лёгким лучом мимо меня проскользнул Серёженька и встал на солее перед иконой Божьей Матери.

— Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас! — звонкий, детски-чистый, детской же верой исполненный голос мальчика взлетел над головами молящихся. — Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь!

Действительно — как ангел, вспомнил я ласковое сравнение Клавдии Ивановны, наверное, сами ангелы с такой же, серёженькиной, любовью и искренней преданностью служат Богу…

— Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится Имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого! — Мальчик не пел, не читал, не возглашал — он жил, жил, произносимой им молитвой, он весь как бы сам превратился в молитву и летел, летел, обгоняя звуки своего ангельского голоса туда, ввысь, где ожидал его любящий Небесный Отец.

— Яко Твое есть Царство и сила и слава, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков! — засвидетельствовал уверенным возгласом Флавиан.

— Аминь! — подтвердил хор.

У меня начала кружиться голова. Боясь потерять сознание и всех смутить, я начал тихонько пробираться к выходу.

ГЛАВА 11. ВСЕНОЩНАЯ. ОКОНЧАНИЕ

Наверное, в какой-то момент я всё-таки отключился, но, кажется, на этот раз не упал. Встряхнувшись, я обнаружил себя сидящим на скамеечке около колокольни, с расстёгнутым воротом и в окружении сидящих по бокам Клавдии Ивановны и подтянутого мужчины лет пятидесяти пяти — шестидесяти, с благородными чертами лица, обрамлённого густыми вьющимися, совершенно седыми волосами, который с искренней заботой смотрел на меня карими, умными и слегка грустными глазами. Одет он был скромно, по-городскому, в недорогую пиджачную пару и светлую рубашку без галстука, но из-под брюк выглядывали щёгольские хромовые сапоги, носимые обычно офицерами высшего командного состава, какие в «Военторге» не продаются.

— Ну слава Богу, пришёл в себя! Лёшенька, миленький, ну и напугали вы меня! Гляжу — побледнел и из церквы уходит, я — сразу за вами, ну как помочь-то надо будет! А вы вышли на крылечко и стоите, за стеночку держитесь, глазки потупили и дышите тяжело. Я уж вас на лавочку-то присадила, а тут и Димитрий Ларионович вышел, его батюшка Флавиан послал посмотреть — что с вами приключилось! Димитрий Ларионыч, голубчик! Вы за Лёшенькой присмотрите? Я побегу, чтоб к помазанию не опоздать! — и, не успев услышать ответа, Клавдия Ивановна подхватила своё пышное тело и быстренько понесла его под колокольню ко входу в храм.

— Вы, Алексей, не беспокойтесь, ничего страшного с вами не случилось. Подурнело немного, и всё, это от того что — лето, жарко, а в храме хоть и открыты окна, но от безветрия душновато из-за народа. Да и с непривычки на долгой службе, отец Флавиан ведь по монастырскому уставу служит, выстоять тяжеловато. Ну и для Вас лично уж очень сильная психо-эмоциональная нагрузка за один день. Первая серьёзная исповедь, это мне Клавдия Ивановна сообщила, глубокие молитвенные переживания на богослужении, при вашей эмоциональной восприимчивости — это серьёзный стресс. Стрессы ведь не только на почве негатива возникают, но и от переизбытка положительных эмоций — тоже.