Флавиан. Армагеддон - [55]

— И что, вас вот прямо так легко и отпустили? — не поверил я.

— Ну, легко — не легко, но отпустили, — улыбнулась мать Германика. — Были, конечно, и те, кто на нас и на старца всякую напраслину придумывал вплоть до того, что старец — гипнотизёр и нас загипнотизировал!

Слава Богу, наш Владыка нас понял и поддержал, не стал препятствовать переходу. Вот мы и здесь! — снова улыбнулась она.

— И вы, матушка, нашли здесь то, за чем приехали? — поглядев ей в глаза, спросил Флавиан.

— Нашли больше, чем предполагали найти, батюшка, — ответила мать Германика. — Искали духовное училище, а нашли семью! Семью, соединённую взаимной любовью во Христе. Семью, возглавляемую отцом, в котором Христос виден и в словах, и в делах, и в жертвенном служении людям. Счастливые мы здесь!

— Похоже на то… — тихо согласился Флавиан.

— Батюшка! Я вас совсем заболтала! В храме уже, наверное, шестопсалмие закончилось. Я-то при кухне сегодня…

— Спаси Христос, матушка! — отозвался Флавиан. — Пойдём с Лёшей в церковь, после увидимся!

— Увидимся! — подтвердила мать Германика и исчезла в дверях келейного корпуса.

Глава 19 ГЕРОНДИССА ФЕОДОРА

Служба прошла как-то очень естественно. Не было того, что нередко ощущается в миру: мирская жизнь — она, вроде как, сама по себе с её земными заботами о хлебе насущном и обо всём остальном ненасущном, но вожделенном, а поход в церковь на службу — событие «из ряда вон выходящее», несколько даже противоположное по духу всему остальному существованию.

Причём такое же ощущение бывает порой и в монастырях: две жизни — одна в хозяйских и бытовых делах, другая — в храмовых богослужениях. И в разных обителях доминирует где одно, а где другое.

Здесь же меня удивила некая естественная встроенность литургической жизни в повседневную жизнь монастыря — подобно тому, как для учеников Христа — апостолов — присутствие их Божественного Учителя было хоть и «космическим» по масштабу событием, но всё же более «обычным», чем для собиравшихся на Его проповедь о Царствии Божьем жителей разных селений Палестины.

В маленьком древнем храме служил молодой греческий священник; хор из нескольких сестёр в апостольниках и клобуках да пары мирских девушек в повязанных по-русски платочках пел византийские витиеватые песнопения.

Темноглазая девчушка лет одиннадцати, в простом светленьком платьице, то прислуживала у иконостаса, зажигая и вынося в положенные по уставу моменты большую восковую свечу, стоящую на напольном подсвечнике, то, прислонившись к певческому аналою на клиросе, пела вместе с сестрами «Кириеэлейсон».

Несколько разновозрастных монахинь и пришедших из ближней деревни греческих старушек стояли и сидели на простых деревянных стульях с плетёными из соломы сиденьями в маленьком свободном помещении храма.

Состояние благоговейного покоя и тихой радости о Христе, освящающем всё окружающее пространство Своим евхаристическим присутствием, разливалось вокруг и охватывало всех находящихся в Церкви.

Стоя в стасидии в дальнем углу притвора с афонскими чётками в руке и внимая заполняющему церковь духу молитвы, я вдруг понял, что естественная простота взаимопроникновения церковной службы и внехрамовой жизни монастыря происходит не от принижения значения первого, но от высоты устроения второй, проникнутой воплощением в себе евангельской заповеди о любви.

Молиться было очень легко и чисто!

***

Герондисса Феодора пела с сестрами в хоре, что-то читала в очередь с другими монахинями, её настоятельство выражалось разве лишь в особой заботливости во взгляде, который она направляла то на алтарь, то на сестёр, то на книги со священными текстами, по которым совершалось богослужение.

После евхаристического канона из боковой алтарной двери вышла пожилая маленькая монахиня в мантии и позвала Флавиана в святой алтарь, причащаться священническим чином у престола.

Батюшка наклонился к ней и тихо попросил передать служащему священнику, что он причастится с мирянами у амвона, как поступает обычно духовенство на Афоне, чтобы избежать толчеи в небольших алтарях маленьких афонских церквей-параклисов.

Монахиня кивнула и вернулась в алтарь. Вскоре Царские Врата открылись, и молодой греческий батюшка вынес Святую Чашу. Все присутствовавшие в храме причастились, мы с Флавианом тоже.

Однако совсем уклониться от участия в богослужении Флавиану всё же не удалось — матушка Феодора, придя в наш угол с клироса, с поклоном попросила моего духовника не отказать обители в чести и прочитать по-церковнославянски благодарственные молитвы «по святом причащении».

Флавиан беспрекословно выполнил просьбу настоятельницы и прочитал эти молитвы даже как-то, я бы сказал — особенно смиренно-вдохновенно.

— Ага! — подумал я, — и батюшку «проняло»!

***

Из церкви выходить очень не хотелось, я уже было понадеялся остаться потихоньку в своём уголке и посидеть с чёточками ещё хоть полчасика, но…

«В чужой монастырь со своим уставом не ходят» — тем более, что этот монастырь уже совсем не ощущался как чужой, и как только выходящая последней маленькая монахиня-алтарница устремила ко мне свой приглашающий на выход взор, я тут же послушно восстал из стасидии и устремил шаги в направлении трапезной, надеясь обрести там хоть малое плотское утешение взамен несостоявшейся «исихии».