Финляндский разгром - [10]

— 27 —

так как он лишает финляндцев драгоценнейшей их привилегии, а именно: привилегии составлять для себя свои собственные законы, совместно с Великим Князем, и превращает сейм из законодательного представительного парламента в простое совещательное провинциальное собрание.

Манифест разразился, как гром над головою ошеломленных финляндцев, ибо хотя в Гельсингфорсе и носились разные темные слухи незадолго до его появления, но ни один человек в здравом уме не думал серьезно о возможности такого посягательства. Манифест был опубликован 17 февраля в официальной русской газете, и финскому сенату, высшему исполнительному совету Финляндии, было приказано немедленно опубликовать его в двух официальных финляндских газетах. После долгих и тревожных прений мнение опортунистов, что следует избегать крайностей, одержало верх большинством одного голоса *), и манифест был, согласно этому, напечатан в газетах. Сенат жестоко порицали за его уступчивость по этому поводу, но я полагаю — несправедливо. Нет сомнения, что отказ сената опубликовать манифест побудил бы новоявленного "князя мира" **) прибегнуть для убеждения самых безобидных и интеллигентных из своих подданных к другого рода аргументам — к штыкам и пулям; и хотя подобные репрессалии сделали бы миротворца вселенной смешным в глазах Европы, но они означали бы полное уничтожение свободы Финляндии. Русскому правительству ничего не было бы так на руку, как приличный предлог для объявления осадного положения и вызова войска для подавления воображаемого восстания, ибо теперь достоверно известно, что накануне этого coup d'Иtat в Финляндии и Петербурге были приняты чрезвычайные военные предосторожности на случай могущих произойти осложнений. Однако, к своему счастью, финляндцы — народ в высшей степени хладнокровный, осторожный, прозорливый, медленный в словах и еще более медленный в движениях, и эта естественная флегма сослужила им хорошую службу в настоящем кризисе. Тем не менее, поведение их было столько же мужественно, сколько коррект-

*) На самом деле голоса разделились поровну, и голос председателя решил дело.

**) Так скандинавцы теперь иронически величают царя.

— 28 —

но, и они не упустили ни одного случая, чтобы не выразить законными способами своего неудовольствия. Начато с того, что сенат единогласно решил тотчас же войти с почтительнейшим представлением к царю через своего статс-секретаря, генерала Прокопе, в Петербурге. В этой записке просители красноречиво и ясно излагают положение дела; затем, доказав, что по точной букве конституции ни один вопрос, относящийся к учреждениям Финляндии, не может быть изъят из законного обсуждения народных представителей Финляндии только потому, что он в то же время касается Российской империи, — они обращаются с следующим воззванием к чувству чести и справедливости императора:

"Всемилостивейший Император! Жители Финляндии никогда не перестанут благословлять память великодушного монарха (Александра I), который умел привязать к себе финский народ неразрывными узами лояльности и любви в момент, когда Финляндия присоединялась к Империи и призвана была судьбою начать новую эру жизни. Финский народ глубоко проникнут сознанием долга признательности также ко всем последующим монархам за любовь к нему и за дарование ему многих милостей. Он также имеет столь высокое мнение о священной особе Государя и столь высокое представление о иеизменности царского слова, что он видит в нем верную гарантию законных прав своей страны. А потому сенат Вашего Императорского Величества не может себе представить, чтобы милостивым желанием и намерением Вашего Императорского Величества могло быть отступление от торжественного обещания, данного Вашим Императорским Величеством финляндскому народу при восшествии на престол, сохранять ненарушимо и во всей силе конституцию этой страны… Поэтому сенат почтительнейше просит, чтобы Ваше Императорское Величество соблаговолило объявить, что настоящее законодательное мероприятие не имеет в виду уничтожить основные права и вольности финского народа".

В заключение сенат предлагает достойный и разумный выход из запутанного положения:

"Но так как, без сомнения, существуют законодательные вопросы, касающиеся общих интересов Империи, которые требуют иной процедуры обсуждения, нежели какая была в

— 29 —

силе до сих пор, и так как сенат убежден, что финский народ никогда не станет уклоняться от уступок и жертв, требуемых истинными интересами Империи, — то он, Сенат, осмеливается почтительнейше просить, чтобы Вашему Величеству угодно было новелеть составить опытными людьми, как русскими, так и финляндцами, законопроект, регулирующий порядок законодательства по мероприятиям, касающимся общих интересов Империи; и такой проект, после тщательного предварительного рассмотрения, предложить на обсуждение Сословий Финляндии, согласно основным законам Конституции".

Это прошение было должцым образом прочтено царю генералом Прокопе во время его официального доклада. Однако, оно не только не тронуло Николая II, но напротив того, точка зрения Сената показалась ему грубым непониманием его доброй воли, и он вспылил. "Он надеялся, — говорят, сказал он, — что для финского народа достаточно знать, что это он сам, Император, решает во всяком отдельном случае, что государственный и чтС чисто финский вопрос". Это напоминает приемы Екатерины II, которая заключила в тюрьму польских сенаторов и депутатов за то, "что они сомневались в чистоте ее намерений" — и это в тот самый момент, когда она уничтожала их свободу и грабила их страну. Излишне, быть может, прибавлять, что из петиции финского Сената ничего не вышло.