Злая забава. Мысли об охоте

(с предисловием Льва Ник. Толстого)

Дозволено цензурой. С-Петербург, 5 декабря 1890

Типография А. С. Суворина. Эртелев пер., д. 13

Предисловие

Несколько лет тому назад мне довелось слышать следующий разговор между молодыми, начинающими охотниками и бывшими охотниками, оставившими охоту, вследствие сознания безнравственности этой забавы:

Молодой охотник (с уверенностью): Да что же дурного в охоте?

Бывший охотник: Дурно, без нужды, для забавы убивать животных.

Ни возражать против этого, ни соглашаться с этим невозможно. Так это просто ясно и несомненно. Но, несмотря на это, молодой охотник не бросил тогда же охоты, а охотится и до сих пор. Но уверенность в безобидности занятия охотой нарушена; совесть пробуждена по отношению к делу, считавшемуся досель, несомненно, правым.

И долго молодой человек уже не проохотится. Вот это-то действие несомненно произведет эта прекрасная статья на всех тех, которые прочтут ее. Дай Бог, что бы их было как можно больше, особенно из молодежи.

Лев Толстой

15 октября 1890

Говорят иногда, что легче купить зайца,

чем проводить время в погоне за ним.

И, действительно, купить зайца легче;

но покупка зайца не заменит для человека охоты,

потому что купленный заяц не отвлечет человека

от мысли о самом себе, о смерти, о несчастьях;

а охота, игра, волнения, пьянство,

пустые заботы и развлечения именно и делают это.

Паскаль.

Постоянно напоминай мне, совесть моя,

что я никому не могу приносить вред безнаказанно,

— что, нанося рану живому существу,

я этим делаю ущерб и своей душе.

Мерсье

Спросите любого охотника: в чем главная прелесть охоты, — редкий скажет, что ему доставляет наслаждение преследовать и убивать животных. Большинство охотников скажет, что прелесть охоты не в убийстве, а в том, что связанно с ней.

Напрасно думают, скажет охотник, что сам акт убиения дичи или зверя доставляет главное удовольствие охоты. Если бы так было, то гораздо проще было бы резать телят и кур на скотном дворе. Не в преследовании и убиении животных привлекательность охоты, а во всех тех разнообразных ощущениях и впечатлениях, которые испытывает охотник с выхода из дома и до возвращения. Охота доставляет человеку, постоянно занятому той или другой однообразной деятельностью, возможность вырываться из своей обычной колеи и, забывая всякие условные стеснения, жить урывками с природой. И общение его с природой на охоте не ограничивается пассивным созерцанием ее: на охоте человек, подчиняясь закону, свойственному всему живому — борьбе за существование, сливается с природой и живет заодно с ней.

"Охотник упражняет в себе не только силу и выносливость тела, ловкость и гибкость движений, меткость глаза, твердость руки, но и некоторые душевные качества: энергию, предприимчивость, настойчивость. Таким образом, кроме сближения с природой, охотник развивает в себе еще такие физические и душевные силы, которые, при условиях городской и вообще кабинетной жизни, бездействуют и потому ослабевают. С этой стороны охота имеет воспитательное значение для молодых людей: она приручает их полагаться на свои силы, обходится без посторонней помощи; а это особенно полезно для тех, кто с самого детства привык во всем, что требует приложения физической силы, пользоваться чужим трудом. Кроме того, страсть к охоте бывает часто благодетельна тем, что спасает молодого человека от других увлечений, губительных в нравственном и физическом отношениях, как, например, вино, карты, женщины. Недаром охота считается мужественным и благородным развлечением и пользуется почетом у всех народов с самых древних времен".

Так говорят охотники, желающие оправдать и осмыслить свою любимую потеху. И с первого взгляда доводы эти кажутся основательными. Но справедливы ли они в действительности?

В продолжение многих лет я был страстным охотником. К занятию этому я относился с величайшей серьезностью, не только охотясь всякими различными способами, но и теоретически изучая охоту по книгам. Ни к чему на свете не относился я с таким увлечением, как к охоте: никакого наслаждения я не знал выше того волнения, которое испытываешь на охоте. И, тем не менее, в душу мою вкралось сомнение в законности этого наслаждения. Не желая бросать охоту, я всячески старался заглушить в себе это сомнение. И сначала мне это удавалось. Но сомнение с годами росло, подтачивая удовольствие охоты. И вот крошечный, едва слышный укор совести постепенно разросся и, наконец, стал не на шутку меня беспокоить. Я волей-неволей был принужден взглянуть правде в глаза, и лишь только я это сделал, то тотчас же, несомненно, всем своим существом понял зло охоты. Теперь я не могу не признавать охоту делом не только нечеловечным, но прямо зверским и потому свойственным разве только дикарям и вообще людям, живущим еще бессознательной жизнью, но никак не соответствующим тому уровню духовного просвещения, на котором мы считаем себя стоящими.

Я перестал охотиться, но еще долгое время, при всяком воспоминании об охоте, мне страстно хотелось возвратиться к ней. Теперь, слава Богу, страсть эта совсем улеглась во мне, и я могу, спокойно оглянувшись назад, подвести итог всему передуманному и перечувствованному по этому поводу.