Фима. Третье состояние - [43]

Тем временем Фима пропустил свою остановку и вышел на следующей. Но не забыл попрощаться с водителем, сказав ему:

– Спасибо и до свидания.

В клинике он застал только Тамар Гринвич. Оба врача отправились в налоговое управление, что-то надо было там уточнить, и вернутся, возможно, к четырем.

– Вот вчера вы не пришли на работу, – сказала Тамар, – и день выдался просто безумный. А сегодня, посмотрите, тишина и покой. Делать нам совершенно нечего, ну разве что на телефонные звонки отвечать. Можем устроить оргию. Так, рубашка у вас застегнута криво. Одну пуговичку пропустили. Скажите, Фима, какая река в Восточной Европе из трех букв начинается на “б”?

Она сидела на его стуле за стойкой регистратуры, склонившись над сборником кроссвордов. Плечи у нее были квадратные, твердые, как у пожилого старшего сержанта, тело чересчур плотное, лицо бесхитростное, доброе, а чудесные шелковые волосы – мягкие и промытые. Всякий открытый участок ее кожи был усеян веснушками. Уж наверняка и в местах укромных веснушки налезают одна на другую. Проделка генетики, окрасившей один ее глаз в зеленый цвет, а другой – в карий, сейчас вызвала у Фимы не улыбку, а изумление и даже некое благоговение: ведь и он сам мог родиться с одним ухом от мамы, а с другим – от отца. Мог унаследовать хвост ящерицы, к примеру. Или усики насекомого. Грегор Замза из рассказа Кафки просыпается однажды утром и обнаруживает, что превратился в гигантское насекомое. И Фима вдруг увидел в этой истории не притчу, не аллегорию, а вполне реальную возможность. Тамар не знала этого рассказа, но смутно помнила, что Кафка был бедняком из югославов, убитым в сражении с бюрократией. Фима не удержался, рассказал ей о жизни Кафки, о его любовных историях.

Убедившись, что ему удалось возбудить любопытство Тамар, он вкратце пересказал сюжет “Превращения”. И пояснил, что ивритское название – слишком неточный перевод понятия “метаморфоза”. Но все его попытки объяснить Тамар самую суть лингвистической разницы провалились.

Не поднимая головы от кроссворда, Тамар спросила: – Но что он хочет сказать этим? Что его отец был немножко убийцей? Возможно, он считал, что написал юмористический рассказ, но мне совсем не смешно. Я сама нахожусь в подобной ситуации. Нет ни одного дня, когда бы он надо мною не смеялся. Не упустил ни единой возможности, чтобы унизить меня. Но вчера, когда вас не было, он почти не обижал меня. Даже угостил леденцом от простуды. А может, знаете птицу из пяти букв, последняя “д”?

Фима очистил ножом апельсин, завалявшийся под стойкой, и даже успешно – не отрезал себе ни одного пальца, хотя апельсин истерзал изрядно. Закончив, поделился с Тамар и ответил:

– Может, вчера он приболел или вроде того?

– И вы тоже бросьте шутить по этому поводу. Неужели не видите, что мне больно? Почему бы вам однажды не поговорить с ним обо мне. Спросите его, зачем он вечно глумится надо мной?

– Дрозд, – сказал Фима, – пять букв, последняя “д”. Но отчего вы прилепились именно к этому чудовищу, которое ненавидит весь род людской, а особенно – женщин?

– Ох, Фима, – прошептала Тамар, – это не в моей власти.

– Освободитесь, – посоветовал Фима. – Что вообще можно любить в нем? А может, вы влюблены вовсе не в него, а в вашу безответную любовь?

– Философствование, – вздохнула Тамар. – Когда вы начинаете умничать, то становитесь круглым дураком, Фима.

– Круглым дураком, – повторил Фима и улыбнулся. – Я знаю. О, нашел – Буг.

– Что? – удивилась Тамар. – По-моему, вам лучше помолчать. Дайте мне закончить этот кроссворд.

– Буг, моя красавица, Буг. Река в Восточной Европе. Между прочим, река Буг с исторической точки зрения…

– Прекратите, Фима. Раз в году я завела речь о себе, а вы тут же меняете тему и начинаете свое “с исторической точки зрения”. Почему бы просто не послушать меня хотя бы минуту. Невозможно поговорить. Ни с единой живой душой.

Фима попросил прощения. Он отнюдь не собирался задеть кого-либо, обидеть, оскорбить. Вот, он сейчас приготовит для нее чаю, нальет себе кофе, а затем будет нем как рыба. Поможет ей решать кроссворд, и ни словечка из философии.

Но когда они сидели вместе и пили чай с кофе, Фима не удержался и развернул перед Тамар свою программу переустройства мира: нынче же он созвал бы заседание правительства и представил министрам детали суровой операции, которую необходимо срочно провести ради спасения страны. Произнеся “операция”, Фима буквально увидел прусскую гримасу презрения на лице Гада Эйтана. Вероятно потому, что доктор Гад Эйтан, великолепнейший гинеколог, в клинике был еще врачом-анестезиологом и в случае необходимости обслуживал и собственных пациенток, и пациенток доктора Варгафтика.

– Мое несчастье в том, Фима, что выше моих сил перестать любить его. Даже зная, что у меня нет и одного шанса на миллион, даже убедившись, что человек он жестокий, а меня просто ненавидит. Что поделаешь. Но уже много лет я чувствую, что за его жестокостью кроется уязвимый одинокий мальчик, который вовсе не испытывает ненависти к женщинам, а просто их боится, боится, что не перенесет еще одного удара, еще одного унижения. Быть может, это дешевая психология. Или он все еще любит свою жену, сбежавшую от него? Ждет, что она вернется? Человек, источающий яд, потому что слезы переполняют его? Или вы думаете, что я пересмотрела мелодрам? Всякий раз, когда он издевается надо мной, я чувствую, будто внутри он зовет меня, словно заблудившийся малыш. Попробуй поспорь с чувствами. А что, по-вашему, за страна на Африканском континенте, одиннадцать букв, третья “е” и восьмая “е”?