Философское и правовое наследие Ганса Кельзена - [9]

В-шестых, Г. Кельзен настойчиво утверждал, что если мы согласны с пятью вышеперечисленными утверждениями о законе и суверенитете, тогда суверенитет правопорядка является лишь еще одним способом выражения правового позитивизма. Говорить о правопорядке, как о «высшем», «едином» и «уникальном» значит утверждать, что он «позитивный» в понимании нормативизма Г. Кельзена. Позитивное право — это ни фактическое, ни эмпирическое право в том понимании, в котором эти термины интерпретирует большинство последователей и критиков чистой теории права. Как и позитивное право, правопорядок состоит из правовых норм, т.е. теоретических положений, которые выведены из законодательства. Следовательно, правовые нормы не являются источником позитивистского подхода к праву, но уже являются результатом теоретической работы, которая преобразовала существующий фактический закон в объекты нормативной дисциплины.

И, наконец, в-седьмых, Г. Кельзен утверждает, что если суверенитет закона — это лишь синоним правового позитивизма, тогда суверенитет правопорядка также является лишь еще одним способом выражения «чистоты» правовых знаний. «Высший», «единый», «уникальный» правопорядок — это единственно возможный объект научного взгляда на право, которое, согласно Г. Кельзену, может быть только «чистой» нормативной дисциплиной.

Иными словами, первоначальные утверждения Г. Кельзена не имели общих связей с онтологическими или феноменологическими вопросами, касающимися правовых норм («Что такое закон?»), а только с гносеологическими предпосылками права, как нормативной дисциплины и науки («Как мы можем познавать закон?»). Г. Кельзен пытается осмысливать правовые нормы таким образом, чтобы сделать научную теорию права возможной. То есть, это не какие-то специфические особенности правовых норм, которые бы давали правовой дисциплине свою особую точку зрения, будь то мнение одного субъекта или другого, а скорее наоборот: конкретная точка зрения, именуемая научной, требует, чтобы правовые нормы определялись и были осмыслены определенным образом.

Отсюда следует, что «нормологическая» оценка права и суверенитета включает в себя два нормативных порядка, а не один. Чистая теория права в этом смысле предполагает своего рода двойную нормативность. Первый порядок представляет собой нормативный объект чистой теории права, именуемый правовыми нормами, в то время как второй порядок состоит из предполагаемых норм, регулирующих то, каким образом правовые знания должны быть получены согласно «логике вещей», которая лежит в основе правового мышления. Если правовые нормы правильно находить в первом порядке, то последний будет включать в себя такие основные принципы правовой науки, как разделение фактического и нормативного («сущее» и «должное»), особую взаимосвязь между нормативными положениями, установление основной нормы и т. д.

Принцип релятивизма остается определяющим и в отношении представлений о демократии как политическом режиме и правовом государстве. Государство как субъект права формирует правопорядок и, как правило, тождественно ему — этот известный тезис Г. Кельзена о тождестве государства и права по своей сути яркая иллюстрация принципа релятивизма. Поскольку демократия не сводится к принятию решений и утверждению законов большинством голосов, необходимо учитывать, что в условиях демократии присутствует уважение к чужим взглядам и необходимость защиты интересов меньшинства. Г. Кельзен отмечает, что «движущим принципом всякой демократии в действительности служит не экономическая свобода либерализма, как иногда утверждали (ибо демократия может быть как либеральной, так и социалистической), а, скорее, духовная свобода»40. Таким образом, правовое государство характеризуется демократическим режимом и конституционной моделью общественного устройства. Но Г. Кельзен не абсолютизирует и не идеализирует возможности демократии. Парламент в лице политических партий представляет различные общественные интересы. А столкновение интересов способствует заключению разного рода «сделок» между влиятельными политическими группами. Поэтому роль демократии в обществе ограничена и относительна, поскольку в таких условиях нет возможности достичь правильных и объективно обоснованных политических решений.

Г. Кельзен проводит различие между формальной и материальной конституцией. Конституция — это вершина национальной правовой системы, «и в материальном смысле слова — это собрание норм, которые регулируют создание законов». Отсюда следует, что материальная Конституция определяет не только статус государственных органов и процедуры законотворчества, но также и содержание будущих законов через введение определенных запретов и дозволений. Соответственно, формальная Конституция — это письменный документ, собрание правовых норм, которые могут быть изменены лишь в установленном процессуальном порядке, цель которого состоит в том, чтобы затруднить изменение этих норм41.

Подводя итог анализу учения Г. Кельзена, можно отметить, что нормативизм служит примером противоречия между правовым бытием и долженствованием. Единственным связующим звеном между идеальными предписаниями правовой нормы и фактическими общественными отношениями является юридически значимое поведение субъекта права, правовая оценка субъективных действий и решений. Такая оценка имеет относительный характер и возможна лишь уполномоченными органами и должностными лицами, которые в силу предписаний правовой нормы наделены правовым статусом. В этом смысле критика теории естественного права также обусловлена тем, что вечные и неизменные принципы естественного права, по мнению Г. Кельзена, выступают своего рода религией для сторонников этой теории. В то же время позитивное право — гибкий и динамично развивающийся институт, и именно анализ и изучение иерархии правовых норм позволяет раскрыть сущность права. Таким образом, применение принципа релятивизма способствует наиболее адекватному осмыслению научных взглядов Кельзена и его творчества.